Мы встретились с ним в середине 1990-х, на одной из ферм восточного побережья Австралии. За окном на лужайке паслись лошади, а пожилой человек с сильным акцентом рассказывал мне по-русски свою жизнь. Комната была уставлена странными деревянными идолами, а стены увешаны ритуальными масками. Глубокие трещины на них выдавали старину. Заметив мой заинтересованный взгляд, хозяин сказал: «Это все оттуда, из Папуа, все настоящее, древнее.

Британский музей предлагает мне за них большие деньги, но я не могу продать — это кусок моей жизни»[49].

Я не прокурор, чтобы оценивать его жизнь. Она сложна, как, впрочем, и любая другая жизнь. Такими судьбами полна Австралия. О некоторых из них мы еще расскажем.

Надгробные идолы из Папуа — Новой Гвинеи

Однако вернемся к теме иммиграции. Все же большинство ныне живущих русскоязычных австралийцев — это иммигранты последних десятилетий, так что судьбы их не столь драматичны, как вышеописанная. Хотя и среди них есть весьма любопытные персонажи. Как-то в парилке одного из городских бассейнов я остолбенел от удивления. В углу, на верхней полке под потолком, скрестив, как Будда, ноги и разбросив по сторонам длиннющие руки, сидел голый «паук», весь покрытый татуировкой. Голова его упиралась в потолок, узкие глазки бегали. Явно, что это был наш российский «пахан в законе» или «вне закона», скрывавшийся в Австралии, чтобы на родине его не «замочили в сортире». Внизу с тазом горячей воды орудовала обслуживающая его «шестерка». Меня они в упор не замечали и, естественно, не догадывались, что я могу понять их русский язык. Я таки и не мог его понять, ибо толковали они на тяжелой блатной «фене». До меня лишь дошел хриплый приказ босса «шестерке»: «Коль, хлобыстни, захолодало!»

Такого сорта иммигранты здесь тоже есть, но они временные…

Не могу с уверенностью сказать, где находится центр сегодняшней русскоязычной диаспоры — в Сиднее или в Мельбурне, — но, по статистике, Мельбурн — это город, где проживает подавляющее число живущих в Австралии русских евреев и не менее половины всех остальных русскоязычных граждан страны. В разных городах Австралии вы встретите такие знакомые для русского уха названия районов и улиц, как Одесса, Крым, Севастополь, Балаклава, Инкерман, Альма, где в основном и концентрируется русскоязычная диаспора.

Помню, я был удивлен, когда впервые на золотых приисках Балларата под Мельбурном увидел старый музейный плакат «Севастополь взят!». Мне пришлось поломать голову и воспользоваться подсказкой местного человека, чтобы понять, что плакат этот относится к Крымской войне позапрошлого века[50]. Ну а то, что Балаклава («рыбье гнездо»), Инкерман («пещерный город»), Альма (имя реки) — это турецкие названия районов Севастополя — жемчужины Крыма, воспетые еще Гомером, Пушкиным, Куприным, — это мало кто знает не только среди австралийских русских, но и в самой России.

Так Гомер описал Балаклаву. И неудивительно, что о ней мало известно даже в России, поскольку в советское время эти районы были закрытыми военными зонами, где находился, в частности, сверхсекретный подземный завод подводных лодок, способный выдержать чуть ли не ядерный удар. А сегодня это райское место облюбовано «новыми русскими» — владельцами многомиллионных яхт — для гламурного времяпрепровождения подальше от людских глаз.

Все эти крымские названия появились в Австралии именно как символика той далекой войны, которая для того времени была почти мировой.

То, что мы — российско-советские люди — в подавляющем большинстве своем народ «особый», доказывать, по-видимому, не надо. Мы можем отличаться друг от друга религией, национальностью и даже цветом крови, если бы такое существовало, но только не ментальностью. Советизм из нас улетучивается медленно и только с поколениями, а это требует времени.

В той почти вековой советской жизни мы привыкли иметь в противниках свое же государство. Оно боролось с нами — мы с ним, оно обманывало нас — мы его. Все это привило нам множество специфических качеств: мы любим брать — но не отдавать, требовать — но не помогать, критиковать — но не хвалить. И конечно же, любим то, что выражается емким словом «халява».

Это вошло чуть ли не в генетический код, который мы гордо несем с собой по миру. Поэтому, когда меня спрашивают, чем отличаются русскоязычные иммигранты Австралии, Соединенных Штатов, Канады, Израиля или Германии, твердо отвечаю — ничем. Хотя слышал и другие мнения, которые, кстати, подтверждают основное правило.

Вспоминаю случайно подслушанный разговор двух наших соотечественников в Мельбурне в районе Балаклавы. Один, постарше, давно, по-видимому, живущий в этой стране, а другой недавно прибывший. Молодой радовался, что Австралия дала ему хорошее денежное пособие. «Ну и что, — скептически заметил старожил, — для этого они нас сюда и позвали, чтобы мы хорошо кушали!»

Думаю, что такое под силу лишь талантливому юмористу.

Еще в советское время в Австралию как-то приехал на гастроли московский «Театр на Таганке» и привез пьесу Тургенева «Месяц в деревне». Актеры потом каламбурили, что провели «месяц в деревне», подразумевая Австралию.

И действительно, когда летишь над Сиднеем или Мельбурном, то под тобой на огромном пространстве, до самого горизонта, простирается море одно-двухэтажных домов, парков, садов, и лишь где-то в середине этого моря в небо вдруг взлетают пятидесяти-семидесятиэтажные небоскребы — деловой центр города.

До самого горизонта — это не метафора. Достаточно сказать, что Сидней имеет 32 тысячи улиц, а Мельбурн, который по населению примерно в три раза меньше Москвы, во столько же раз больше ее по площади. Это действительно море небольших домов до самого горизонта, поэтому от российских туристов можно иногда услышать, что Австралия — это большая деревня.

Пожалуй, верно, если исходить из того, что мир вообще большая деревня. Но в этой всемирной деревне есть хутора с будущим, а есть отживающие свой век.

Австралиец терпеть не может жить в многоэтажных домах, для него это муравейник, символ нищеты. Независимо от происхождения, в этом вопросе у него психология англосакса: «Мой дом — моя крепость», и свою крепость он хочет иметь. Поэтому, если вы встретите в Австралии жилую многоэтажку, то можете быть уверены, что это «государственное жилье» для малоимущих[51].