Дронго взглянул на часы. Было около пяти часов утра. Всеправильно, как и должно быть. За последние дни он привык подниматься именно вэто время, чтобы успеть подготовиться к девяти, когда за ним придет машина.Берлинские пять часов утра означали московские семь. Организм запомнил времясистематического пробуждения и дал утренний сигнал по инерции. Сказаласьразница во времени.

Дронго выключил свет и снова лег. Если его предположенияверны, то это генерал Гельмут Гейтлер. В последний раз генерал официально был вМоскве с конца восемьдесят девятого по август девяносто первого. Тогда послепровала ГКЧП многие высокопоставленные генералы «Штази» покинули Советский Союзнавсегда. У него должна была остаться естественная обида на своих бывшихтоварищей. По воспоминаниям офицеров, работавших с Гейтлером, он говорилпо-русски свободно, безо всякого акцента. У него осталось много знакомых вМоскве, это минус. Но с другой стороны, такое знание русского языка, местныхобычаев, традиций, условий жизни — большой плюс. Если это Гейтлер, то,возможно, этот вариант самый худший из всех, какой только может быть. Если этодействительно Гельмут Гейтлер.

Он успел отсидеть в тюрьме, у него умерла жена. Такойчеловек должен озлобиться. Судя по его личному делу, у него больше наград, чему любого другого генерала «Штази». Больше, чем у легендарного Маркуса Вольфа.Многие операции Гейтлера, проведенные совместно с бывшей советской разведкой,до сих пор находятся под грифом «Совершенно секретно». Дронго так и неразрешили прочитать это досье. Нащекиной — разрешили. Генерал Полухинизвинился, что не может выдать документы иностранцу. Ни при какихобстоятельствах, даже в случае разрешения самого директора СВР. Дронго егопонял. Парадокс заключался в том, что он стал иностранцем в Москве, в которойвырос, в которой несколько раз учился, которую считал столицей своегогосударства в течение тридцати двух лет своей жизни. И вдруг в одночасье этастрана стала для него иностранным государством, после декабря девяностопервого. Все верно. Нужно принимать исторические реалии такими, какие они есть.

Он проворочался в постели до восьми утра, уже не пытаясьуснуть. Затем поднялся, пошел принять душ и побриться. Через полчаса спустилсяв ресторан на завтрак. Нащекина уже сидела за столиком. Он подошел к ней.

— Доброе утро, — вежливо поздоровался Дронго, — как выспали?

— Не очень, — призналась она, — переезды на меня всегдадействуют. Особенно разница во времени. Я проснулась где-то в половине шестого.

— А я в пять, — улыбнулся Дронго, — вы разрешите?

— Садитесь. У нас есть еще полчаса времени. В девять утранас будет ждать в посольстве первый секретарь Владлен Коровин.

Дронго прошел чуть дальше, выбрал себе булочку, сыр, масло,мед. Затем вернулся за столик.

— Вы так мало едите? — удивилась Нащекина.

— По утрам да, — ответил он. — Я обычно плотно ем ночью,хотя знаю, что это вредно.

— По вашей фигуре не скажешь, — заметила Нащекина, — выхорошо выглядите.

— Это просто костюмы создают впечатление подтянутогочеловека. На самом деле я жутко толстый.

— Неправда. Я сама страдаю склонностью к полноте. При моемросте в метр семьдесят во мне почти шестьдесят три килограмма. Можете себепредставить?

— Женщины обычно боятся говорить о таких вещах. Все, чтоугодно, кроме своего веса. Что касается вас, Эльвира Марковна, то у вас почтиидеальный вес.

— Не делайте мне комплиментов, — отмахнулась она, — мне ужепочти сорок. В моем возрасте немного смешно их выслушивать.

— Больше не буду. Обещаю не затрагивать эту щекотливую тему.

Она улыбнулась.

— Зато я знаю все ваши параметры, — вдруг сообщила Нащекина.

— Не сомневаюсь, что в вашей службе на меня есть полноедосье.

— Не полное, но есть. Мне говорили, что вы об этом знаете.Вы успели отличиться в стольких местах! Раньше я думала, что вас простопридумали, как некий собирательный образ. Такого человека просто не моглосуществовать.

— Теперь верите?

— Почти. Рост метр восемьдесят семь, вес под стокилограммов. У вас баскетбольный рост и бицепсы боксера, а лицо мыслителя.

— Просто кентавр, — рассмеялся Дронго. — Наша операция тожепопадет в мое личное досье?

— Можете не сомневаться.

— Вы меня успокоили. Приятно сознавать, что где-тофиксируются все мои поездки и расследования. Я рассчитываю, что много летспустя их издадут отдельной книгой.

— Не издадут, — честно ответила Нащекина, — никогда.

— Жаль. А я так рассчитываю на посмертную славу.

— Можно я задам вам личный вопрос?

— Конечно.

— Почему вы не хотите нормально оформить свои отношения снами? Устроиться к нам на работу. Вы бывший советский гражданин, у вас естьквартира в Москве, вы известный человек. Думаю, что и с получением гражданствау вас не было бы проблем.

— Возможно. Но я не хочу ничего менять. Более всего на светея ценю мою свободу. А если я снова вернусь куда-то на работу, мне будет сложно.Мне и так трудно вставать каждое утро в семь часов, но я очень рассчитываю, чторано или поздно мы закончим наше расследование. Можно я тоже задам вам одинличный вопрос?

— Только один, — улыбнулась она.

— Вам поручили проработать со мной этот вопрос или это былаваша личная инициатива?

У нее изменилось выражение лица. Она нахмурилась. Затемопять улыбнулась.

— Никогда больше не стану задавать вам таких вопросов. Выбываете беспощадным.

Он не ответил. Только пожал плечами.

К девяти часам они подошли к массивному зданию российскогопосольства на Унтер ден Линден. Это был целый комплекс величественных зданий, вкоторых размещалось еще советское посольство. Их уже ждал первый секретарьпосольства Коровин. Это был мужчина среднего роста, с прилизанными волосами,бесцветными глазами и стертыми чертами лица.

Он уже знал, по какому вопросу приехала эта страннаяпарочка. Еще в субботу посольство получило указание из Министерства иностранныхдел связаться с руководством полицейского управления Берлина и помочь прибывшимгостям. Разумеется, ни Коровин, ни сам чрезвычайный и полномочный посол немогли решить такой вопрос в субботу вечером. Немцы не работали по выходным днями изменить это обстоятельство было практически невозможно.

Именно поэтому Дронго и его спутнице пришлось ждать почти дотрех часов дня, пока Коровин решал необходимые вопросы, согласовывая разрешенияпоочередно с руководством полиции города, министерством внутренних делГермании, министерством иностранных дел. Коровин, при всей его внешнейбесцветности, оказался толковым сотрудником, и уже к трем часам дня ониполучили разрешение приехать в управление криминальной полиции и поговорить сее руководителем Паулем Герстером.