Я вдруг принимаю решение, и от этого становится легче. Одеваюсь, сдерживая нетерпение. Я рада тому, что моим рукам будет дело. Тому, что рядом с Ярославом мысли, что терзают душу, ненадолго улягутся. Если даже мне больно будет — я рада этой боли. Боль позволяет чувствовать себя живой. А потом наступит утро и я смогу позвонить Илюшке.

Я собралась на удивление быстро. Ночь была морозной, хотя весна, снег уже растаял. Я видела, как мое дыхание вырывается изо рта белыми облачками. С удовольствием вздохнула полной грудью — меня радовало, что можно делать хоть что-то, не сидеть в тишине квартиры, слушая, как поскрипывает при ходьбе пол у соседей сверху.

Доехала до дома Ярослава тоже быстро. Остановилась на парковке, пожалела, что сигарет нет — так и скуриться недолго. Нашла глазами окна Ярослава. Светятся. Наверное, ходит сейчас по квартире, баюкает девочку, которая отказывается спать.

Я уже привычно кивнула консьержу и беспрепятственно прошла. Ярослав открыл сразу — малышка ожидаемо на руках. Солирует. Меня увидела, замолчала на несколько мгновений, видимо, от удивления, а потом заплакала снова. Ярослав облегченно выдохнул.

— Такая маленькая, — поделился он. — А через пару часов руки немеют.

— Сейчас, руки помою, — кивнула я, сбрасывая плащ.

Руки я мыла долго и старательно. Тянула время, что смешно — сама же приехала. А затем приняла плачую девочку.

— Ты так потяжелела! — удивленно воскликнула я.

С того далекого дня, когда я едва не покормила ее грудью прошел уже добрый месяц. Малышка времени не теряла — килограмма полтора набрала точно. Она все еще была очень маленькой, но уже не казалась призрачной. Вполне себе реальная девочка. Плачет, пусть и тихо, зато от души, со знанием дела. Так, что сердце переворачивается.

— Я кофе сварю, — сообщил Ярослав, наконец избавленный от ноши.

Я кивнула и прошла с ребенком в гостиную. Катя перестала плакать, меня рассматривает. Глаза круглые, пока еще серые, но по-моему уже прячут в глубине голубизну. Скоро станут синими, как у отца. И мне приятно, что эта девочка, похожа на папу. Так она словно менее чужая. Хоть капельку, но своя.

Малышка отдохнула, перевела дыхание и снова заплакала. Я встала с нею на руках. Голову она держала вполне уверенно, поэтому я держала ее так, чтобы она могла все рассматривать.

Пока Ярослава не было, с любопытством огляделась. Квартира была уютной. Сотни маленьких мелочей, из которых соткано само ощущение дома и тепла. Самодельная рамка под фотографию. На фото — Ярослав смеется. Любовно подобранные шторы, мягкий свет идеально дополняющий интерьер. Все это было сделано с любовью. Но на всем печать запустения. Даши явно давно здесь не было.

— Кофе?

Я оторвалась взглядом от фотографии и кивнула. Так в свои мысли погрузилась, что даже и не заметила, что ребенок успокоился окончательно. Не спит, нет. Безвольно обвисла на моих руках и сопит сосредоточенно — тоже все разглядывает.

— Идем вразнос? — спросила я, когда Ярослав принес початую бутылку коньяка.

Дорогой коньяк, мой отец такой уважал очень. Они вообще очень похожи, эти двое мужчин, что поделили мою жизнь на отрезки до и после. Только сами не понимают.

— В кофе.

Я не стала возражать. Коньяка в кофе было немного, едва чувствовался привкус. Ярослав было хотел ребенка у меня забрать, но я только головой покачала. Это он не может с ребенком на руках кофе пить. А я могу и пить, и жрать, и мыться, и танцевать, и по магазинам. Единожды пройдя уже не забудешь. Руки помнят.

— Только успокоилась. Не нужно.

Заберет у меня Катю, отнимет уважительную причину, по которой я могу здесь находиться. А в пустоту и одиночество своей квартиры я больше не хочу.

— Я схожу в душ? Просто времени вообще не было. Она плачет с вечера.

Я его отпустила и вернулась в гостиную. Веду себя робко — гость. И никакого значения не имеет то, что я уже трахалась с Ярославом на их супружеской постели, благо, эту тему мы старательно обходим. Села на диван, малышку положила на колени.

— И чего ты не спишь? — спросила я. — Устала же.

Она и правда устала. Зевала, забавно морща мордочку. Утомленно, через силу обводила комнату сонным взглядом. И все равно не спала упрямо. А потом забила сердито кулаками, плакать собралась.

— Как будто требует чего-то, — отметил вернувшийся Ярослав.

О, она требовала. Я даже не сомневалась. Мелкая активно крутила головой, и мне все казалось — хочет добраться до моей груди. Она была упорной, эта маленькая девочка, лишенная материнской заботы и ласки. Вся в папу. Тот тоже если решал, делал…

— Она просто устала…

Я отвела взгляд от Ярослава. С мокрыми волосами, в белой футболке, с босыми ногами он был таким домашним. Родным. Трусливо порадовалась тому, что у меня месячные. Еще одна причина держать себя в руках, не искать успокоения в объятиях бывшего мужа.

Нашла глазами фотографию Даши. В добеременном состоянии она была очень даже милой, и этот факт раздражал. Я говорила себе — Даша вовсе не увела твоего мужчину. Ты сама его бросила, и не стоит забывать об этом. Поставила перед выбором, который для него словно гордиев узел, хотела сломать. Просто — для своего удобства. А когда не получилось, ушла. Потому что гордость. Потому что в молодости все таким категоричным казалось — либо черное, либо белое. Это сейчас я знаю, что вся долбаная жизнь просто серая. Тогда не знала…



— Спи, — сказала я Кате.

Снова поднялась с ней на руках, может, от ходьбы малышка укачается и уснет. Подумала — ко всему люди привыкают. К тому, что у мужчины, которого когда-то больше жизни любила, есть свои дети, тоже. И к самой маленькой Кате. А быть может, причина в том, что теперь, когда Илья, кажется, так далеко, во мне скопилось слишком много нежности, которую некуда деть?

Я подняла малышку на вытянутых руках, позволяя ей смотреть на себя сверху вниз. Смотрела Катя серьезно, словно что-то важное происходит.

— Я тебя не люблю, — сказала я шепотом, чтобы Ярослав не услышал. — Мне тебя жалко, но я не люблю тебя.

Отчего-то мне казалось важным донести это до ребенка, который явно не понимал моих слов. А может я для себя самой хотела озвучить, чтобы перестать бояться привязаться к чужому ребенку? Как бы то ни было, Кате мои слова показались ужасно забавными. Она взмахнула ручками, а потом…улыбнулась. Широко, по настоящему, показав розовые беззубые десны.

— Ярослав! — воскликнула я, разом забыв про все свои мысли. — Ярослав, она улыбнулась! По настоящему!

Ярослав спал. Вытянул длинные ноги, закинул их на подлокотник дивана и спит. Я подумала — смешно. Ездим друг к другу по очереди, укладываем спать. А сама смотрю на него, не боясь быть пойманной. Лоб хмурит — вряд-ли его сны приятны. И во сне таким похожим на Илью кажется, что это подкупает. Обезаруживает. Лишает силы воли.