Тристан не мог не согласиться: комната получилась на славу. Светлая, но в то же время немного таинственная, как и положено библиотеке, она не казалась загроможденной, хоть и содержала достаточное количество солидной мебели: книжных шкафов, уютных кресел и небольших столиков, расставленных в стратегических местах, так чтобы в любой момент можно было положить рядом любимую книгу или поставить стакан с чем-нибудь бодрящим и согревающим. Два солидных книжных шкафа несколько стыдливо поблескивали пустыми полками, но это дело поправимое. Впрочем, вряд ли они будут читать тут романы. Скорее уж газеты с политическими и светскими новостями спортивные журналы, само собой. И здесь можно будет посидеть и подумать в тишине и покое, в дружественном молчании, которое порой дороже любых речей.

Обернувшись к мистеру Мичему, он с благодарностью сказал:

— Вы потрудились на славу.

— Благодарю, благодарю Вас, милорд! — Мебельщик, польщенный, замахал руками, выпроваживая своих помощников, и уже от двери добавил: — Теперь я вас покину, дабы вы в полной мере смогли насладиться уютом… Остальные заказанные вами, милорд, предметы, доставят в течение недели. Я лично прослежу.

Он низко поклонился, Тристан кивнул, и мебельщик вышел. Гасторп, поймав взгляд хозяина, торопливо сказал: — Я провожу мистера Мичема.

— Спасибо, Гасторп. Вы мне больше не нужны сегодня. Дверь я закрою сам.

Коротко поклонившись, мажордом удалился. Тристан вздохнул. Получилось не слишком хорошо, но что он мог поделать? Сказать Леоноре, что они не предполагали допускать женщин в этот дом — не дальше маленькой гостиной на первом этаже? Она начнет задавать вопросы, на которые совершенно невозможно ответить, не вдаваясь в подробности относительно целей создания клуба «Бастион». И совершенно непонятно, как она отреагирует, услышав об этих самых целях. Нет уж, лучше позволить ей осмотреть дом.

Тем временем Леонора прошлась по комнате. Провела рукой по резной спинке кресла, посмотрела — как показалось Тристану, с одобрением — на большой камин и подошла к окну. И теперь растерянно рассматривала свой собственный сад. Некоторое время Тристан ждал, когда она что-нибудь скажет, но девушка упорно молчала. Тогда он пересек комнату — богатый турецкий ковер поглотил звук шагов — и встал рядом, привалившись плечом к оконной раме.

Леонора взглянула ему в глаза:

— Вы не раз наблюдали за мной отсюда, не прав да ли?

Прежде чем ответить, Тристан успел еще раз пожалеть, что согласился показать ей дом.

— Иногда, — сдержанно ответил он.

— Поэтому, когда я наткнулась на вас в тот, первый, раз, вы знали, кто я такая.

Она умолкла и отвернулась к окну. Тристан не решался заговорить, не имея понятия, о чем она думает. Леонора молчала довольно долго, потом негромко произнесла:

— Я не очень знакома с этим. — Она сделала неопределенный жест. — Видите ли, у меня нет настоящего опыта.

— Я так и подумал, — ответил Тристан, пытаясь сообразить, о чем они говорят.

— Вам придется заняться моим обучением.

Она повернулась, взглянула ему в глаза и вдруг как-то очень быстро оказалась радом, совсем близко. Тристан обнял ее за талию и, хмурясь, чтобы скрыть растерянность, пробормотал:

— Я не уверен…

— Но я готова учиться. — Теперь она смотрела на его губы. Положила руки ему на грудь и подняла лицо. — И хочу учиться. Впрочем, вы ведь это уже поняли, правда?

Леонора поцеловала его.

Она застала его врасплох. Трентем опять, недооценил ее — он не ждал такой смелости от леди и не успел воздвигнуть стену. Ее чувственность поразила его в самое сердце, и он вдруг понял, как это больно — ощущать изгибы ее стройного и очень женственного тела; ее требовательный язычок жалил его рот — и внутри поднималась волна, которую нельзя выпустить на свободу. Жажда обладания — демон, которого нужно срочно взять под контроль.

Он прижал ее к себе так, чтобы она почувствовала его напрягшееся тело и поняла, какие чувства вызывают ее ласки, ее тепло и горячее прикосновение.

Рука скользнула под распахнутое меховое пальто и легла ей на грудь. В прошлый раз он лишь дразнил ее прикосновением, то было обещание. Теперь же ласка его была чувственной, властной.

Леонора судорожно вздохнула, но не попыталась отстраниться. Ей не было страшно, наоборот, чувство ожидания и жажда большего овладели ею. Она жадно прижалась к его губам, и он сделал поцелуй более глубоким, продолжая ласкать ее. Желание, которое прежде вспыхивало искорками и было приятным, словно в крови плясали пузырьки шампанского, вдруг стало другим: пламя — нет, еще не пламя, но жар, распространявшийся где-то внутри, будя древние инстинкты и жажду чего-то большего. Леонора подалась вперед, не думая ни о чем, просто так было нужно — как-то подобраться ближе, слиться, чтобы наполнить вдруг образовавшуюся пустоту внутри. Грудь ныла и горела под его руками. Ладони Тристана двигались, лаская, распаляя, вызывая новую волну пламени, — и вот она поднялась, заставив ее задохнуться, и он поймал этот вздох. Леонора почувствовала, что лиф платья стал тесным, и он, казалось, знал это.

Уверенно расстегнул множество маленьких пуговок, и девушка смогла вздохнуть, но воздух показался горячим, потому что ладони скользнули под платье и теперь меж его руками и ее кожей был только тонкий шелк сорочки. Девушка чувствовала, что его прикосновения вновь подымают внутри горячую волну, и дерзко пожелала, чтобы сорочки не было вовсе, тогда она смогла бы ощутить его, приблизиться так, как нужно, как должно.

Не в силах выразить желание, она потянулась к его губам. И Тристан понял. Быстрое движение, и сорочка распахнулась, обнажая нежную кожу — белее самого дорогого фарфора, желаннее жемчуга. Ладони его наполнились, и с губ Леоноры сорвался вздох, а Трентем ощутил, как бешено колотится его сердце: от счастья обладания — неполного, и от жажды — неутоленной, и от радости — потому что ее желание было столь же сильным, он это знал теперь наверняка.

И он понял кое-что еще. Он не управлял ею. Каким-то образом, будучи невинной и неопытной, она сумела остаться собой и не потерять своей независимости. Ее пальчики ласкали его шею, язык сводил с ума, и она приникла к нему так, что он чувствовал каждый изгиб ее чудесного и такого желанного тела.

Добродетельная и страстная женщина.

Кто бы мог подумать, что это возможно. Трентем никогда прежде не встречал такой женщины, которая не боялась брать, и дарить, и быть собой.

Он и предположить не мог, что они смогут разделить такую близость всего через несколько дней после первого знакомства. Инстинкт подсказал ему, что пора останавливаться, если он желает сохранить остатки разума и самообладания.

Опыт позволил Тристану отступить осторожно, чтобы не дать девушке испытать смущение или разочарование. Просто ласки стали более спокойными и поцелуи скорее ласковыми, чем страстными. Пламя потихоньку отступало, оставляя после себя чувство легкой грусти и тепла.