бы умчаться домой, запереться в родном тепле, забраться в ванну с теплой водой и забыть обо всем ужасном, случившемся за эти дни, а она почему-то не могла сдвинуться с места. Смотрела в одну точку, в которой зияла лишь пугающая чернота.

То, что билетершу задушили ее шарфом, знали уже все – Ганев постарался… Процентов восемьдесят цирковых не сомневались, что это сильные Ленины руки накинули и затянули петлю на дряблой шее Анны Эдуардовны. Какие у Шиловой могли быть причины расправиться с пожилой женщиной, которая никому не причинила вреда, именно в эту минуту и обсуждалось во всех гримерках…

И только она сидела одна, никого теперь к ней и палкой не загонишь.

Поэтому Лена и вздрогнула всем телом, когда в дверь постучали. На мгновение показалось, с ней пришли расправиться. Устроить самосуд в сумерках… Если в расправе примут участие все, концов не найти. Круговая порука надежнее любого алиби.

Но в щель просунулась уже знакомая светлая голова, точно луч солнца просочился… Небеса протянули руку. Но не для того, чтобы забрать, напротив, сжалились, чуть ли не погладили по голове, и Лена чуть не расплакалась от облегчения: еще не время. Еще поживу!

– Можно?

– Конечно, – она отозвалась слишком поспешно, и Саша, кажется, заметила это.

«Ей можно, – подумала Лена расслабленно. – Пришла. Спасла…»

– Садись. Выбирай любое, – она указала на пустые кресла у гримерных столиков.

Сама Лена забралась с ногами на старый деревянный сундук, стоявший в углу с прошлого века, а до того – кто знает? В него свалили обветшалые костюмы, стоптанную обувь, списанный реквизит, и запашок внутри был так себе… Но Лена иногда тайком все же поднимала тяжелую крышку, унизанную потускневшими, но все еще золотистыми турецкими огурцами, по завиткам которых сейчас она безотчетно водила пальцем. Пылинок, вырывавшихся наружу, не замечала, ей виделись лунные искры, увлекающие в мир старого шапито, полного волшебства и печальных судеб. Складки мятых одежд пропитались слезами клоунов – самых грустных артистов цирка. Хотя быть воздушным гимнастом, ежедневно рискующим свернуть себе шею, ничуть не веселее. Почему же почти никто не уходит из цирка по собственному желанию, как из других профессий? Только тем путем, каким отправился Венгр…

– Ты насчет этого чертова шарфа? – справившись с первым потрясением, спросила она напрямик, когда Саша, едва присев, сообщила, что на самом деле работает в следственной группе. – Я без понятия, кто его спер и когда. Но ты мне не веришь, да?

– С чего ты взяла? – по бесстрастному Сашиному тону трудно было понять, против Лены она настроена или за…

– Я же не идиотка! Мой шарф – значит, моих рук дело. Только у меня не было ни одной причины душить эту несчастную Анну Эдуардовну! Она мне даже нравилась.

– Вы с ней общались?

– Ну, не то чтобы… Здоровались. – Лене внезапно вспомнилось – давний день вспыхнул в памяти благодарной радостью. – Когда она только устроилась к нам, то подошла ко мне после выступления и что-то такое наговорила… Приятное. Типа мы классно работаем, она в восторге и все такое. Она доброй была. Не представляю, кто мог ее ненавидеть…

– А почему ты решила, что убийца ее ненавидел?

Лена непроизвольно тряхнула головой:

– В смысле? Ну если задушил своими руками…

– Знаешь, бывает, что преступник не испытывает никакого негатива к жертве. Как говорится, ничего личного! Тараскина просто могла стать свидетелем того, что выдало бы его. И пришлось убрать ее…

Поежившись, Лена крепче обхватила согнутые колени:

– Ты меня пугаешь. Ну и работка у тебя… Еще хуже моей.

– А ты свою не любишь?

– Не знаю, – выдавила она, помолчав. – Ничем другим я сроду не занималась. С чем сравнивать? Может, если б мне полы в столовке пришлось мыть или за прилавком стоять, я бы самой себе сегодняшней до жути завидовала! Но сейчас…

Захотелось сжаться еще больше, превратиться в крошечное существо, способное укрыться в недрах сундука. Голос Лены сошел на шепот:

– Мне страшно, понимаешь? После того, что с Мишкой… Черт! Я теперь не смогу заставить себя выступать без страховки. Без сетки. В тот день… Помнишь же, мы с тобой болтали? Тогда я еще не поняла того, что произошло, – улыбка вышла жалобной и кривой. – Наверное, я показалась тебе слишком спокойной? Типичная убийца, да? А теперь еще этот шарф проклятый…

Видимо, выразив сочувствие, Саша издала протяжный вздох и, чуть запрокинув голову, обвела глазами потолок, с которого свисали светящиеся нити. Проследив за ее взглядом, Лена вздрогнула, точно ее дернуло током, – их повесил Мишка! Он угас, а крошечные светлячки горят… Захотелось выключить подсветку, но Саша не поняла бы.

– Я, конечно, недавно работаю с Логовым… Это наш следователь, если что.

– Я помню. Такого хрен забудешь…

– Ну да. Наверное. Так вот, я не так давно в его группу влилась – полтора года назад. Но, знаешь, я успела заметить, что реальные убийцы никогда не выглядят подозрительно. Так что твое спокойствие и даже твой шарфик – это все не улики. Его же любой мог стащить… Логов совсем не дурак, чтобы арестовать тебя на этом основании. Хотя если б я хотела запутать следствие, то как раз собственный шарф и использовала бы.

Она смотрела испытующе, будто ждала признания, и это неожиданно рассмешило Лену до того, что пришлось прикусить изнутри губу. Рот мгновенно наполнился металлическим привкусом крови. Из разинутого в беззвучном вопле Мишкиного рта тоже стекала кровь. Жизнь разбилась вдребезги.

Ей расхотелось смеяться.

– Ты всерьез? – спросила она Сашу.

– Вполне, – та не спускала с нее глаз. – Сама посуди: это же идиотизм – самому так подставляться, правильно? Поэтому любой сыщик, не считающий убийцу идиотом, должен решить, что того подставили… На это и расчет.

– Я не убивала ее.

– А его?

Вопрос прозвучал быстрее, чем Лена сообразила, как сглупила. Она выпрямила ноги, спустила их на пол, чтобы выгадать хоть минуту, и за это время успела собраться с мыслями.

– До Венгра я вообще никак не могла дотянуться, чтобы толкнуть его, – произнесла Лена уже спокойно. – Ты же в зале была, сама видела, где я была, а где он.

– Я знаю.

– Но?

– Убийца мог быть не один. Я не говорю, что это ты… Но исключить тебя мы тоже не можем. У вас с Венгром были стычки.

Кровь прилила к голове:

– А у тебя их ни с кем не было?! Или ты всех убила, с кем поругалась? А я нет! В цирке жизнь как в таборе: страсти кипят, но все равно мы – одна семья.

– В таборе часто хватаются