– Да пошла ты! – Лена соскочила с сундука и, как при разминке, крутнула руками. – Пытаешься повесить все на меня?! Не выйдет!

Не дрогнув, Саша смотрела на нее в упор:

– Во сколько ты сегодня пришла?

– Куда? – переспросила Лена и сама поняла, как глупо это прозвучало. – Где-то около двенадцати…

– Примерно в это время и задушили Тараскину. Может, чуть раньше.

«Она вцепилась в меня мертвой хваткой, – похолодела Лена. – Маленький бульдог… Ее не сбросишь».

У нее задергался подбородок:

– Это не я… Саша, ну правда! Это не я!

Кресло откатилось и ударилось о столик, так резко Саша поднялась. Она смотрела на Лену снизу, но той казалось, будто на нее навалилась ледяная глыба – с виду светлая, но безжалостно-смертоносная.

– Тогда помоги мне найти того, кто сделал это на самом деле, – проговорила Саша тихо – они стояли почти вплотную. – Не факт, что это один человек… Мишу и билетершу могли убить разные люди. Но действовали они заодно.

Лена с трудом сглотнула:

– Что я должна сделать?

– Кого ты видела в цирке, когда пришла утром? И кто видел тебя?

– Не утром… Я говорила: в полдень, – отступив, Лена опять села на сундук – это было ее место силы. – Кого я видела?

С усилием сдвинув брови, она принялась перечислять:

– На манеже работали Харитоновы с тиграми… Акробаты в спортзале тренировались. Василий Никанорович здесь был, я слышала, как он орал на кого-то…

– Директор? На кого, не знаешь?

Лена покачала головой, потом вспомнила:

– А, еще наши оба уже явились. Хотя мы не договаривались…

– Ваши – это кто?

– Остатки былой роскоши, как моя бабуля говорила… Генка с Маратом.

Со старательностью школьницы Саша записала в блокнот:

– Стасовский и Курбашев.

Она уже вернулась в свое кресло и положила ногу на ногу, чтобы удобней было писать. Лене показалось странным, что ручка у нее обычная – гелевая. Почему-то казалось, в Следственном комитете должны выдавать особые… Не то чтобы с исчезающими чернилами, но какие-то фирменные.

– Ты разговаривала со Стасовским?

– Не то чтобы… Перекинулась. Генка сказал, что теперь ему дольше добираться до цирка, он у матери живет. Понятно почему, – Лена вздохнула. – Чертов Венгр! Всем жизнь подпортил…

– А говорят, его все любили.

– Ну как любили, – она в сомнении скривила рот. – Я тебе говорила: подружек у него было до хрена!

– И дружков…

Лена закатила глаза:

– Уже настучали? Ну конечно… У нас не задержится.

– Ну да, – невозмутимо подтвердила Саша.

– Что Тараскину моим шарфом задушили, тоже кто-то из наших сообщил?

– А ты как думаешь?

Их взгляды скрестились, и Лена обнаружила, что Саша смотрит на нее… никак. Не было в ее голубых глазах ни тепла, ни холода, ни сочувствия, ни отвращения. Наверное, настоящий сыщик и должен быть таким, полностью отстраненным, чтобы не утратить объективности. Пусть Сашка не была еще настоящим следователем, но задатки у нее явно имелись…

Когда Лену допрашивал Логов, он смотрел так же, хоть и пытался шутить, чтобы развести ее на разговор. Только взгляд его оставался безразличным. Похоже, Саша была хорошей ученицей.

Она опять вернулась к скользкой теме:

– Брошенные любовники способны на многое… С кем у Миши случались романы?

У Лены вырвался нервный смешок:

– Да с кем только не случались! А Генку Стасовского вы больше не подозреваете?

– Мы пока никого не исключаем.

– Ну да, конечно, – Лена нахмурилась. – Вот как по мне, если кто из наших способен на убийство, так это Марта. Хладнокровная сука – вот она кто.

– У нее железное алиби, – признала Саша с неудовольствием.

Похоже, она и сама была не прочь пометить Марту клеймом убийцы. Лене это понравилось. И захотелось помочь…

– Жаль, – Лена задумалась. – Мишка действительно ко многим подкатывал, а уж что с кем получилось, я не в курсе. Но знаешь, он был не то чтобы… распущенный. Мне кажется, он искал любви. Ты же в теме насчет его детства? Мама умерла, отец деньги делал… Мне кажется, его никто по-настоящему не любил, и это его просто убивало. Еще до этого падения… Даже эта чертова Марта его не любила! Она же просто свою бабскую похоть удовлетворяла. Молоденький, хорошенький… Мишка все понимал. Хотя, может, теперь ей и кажется, что это была типа главная любовь ее жизни и все такое… Ни хрена!

– А с его стороны? Кто для него был настоящей любовью?

Внезапно Лене увиделась пустая арена, темная, чуть пугающая. И маленькая (так ей показалось в тот момент) фигура в центре. Почему Миша сел именно там? Хотел, чтобы его заметил… Кто именно? Кого он ждал? Съежился, обхватив колени, уткнувшись в них лицом… Она не разглядела: плакал или нет? Даже подойти не решилась. Отступила в темноту закулисья. В тот момент ей и послышалось чье-то дыхание, по спине холодок пробежал… Только сзади никого не оказалось, и Лена решила тогда, что это вздохнул в своей опостылевшей клетке кто-то из животных.

– Не знаю, – сказала она Саше. – Но кто-то был… Я видела, что Мишка страдает. Но по кому? Он не говорил этого. Хотя о тех, с кем просто трахался, мог трепаться бесконечно.

– А может, он жаловался на кого-то? Не обязательно на цирковых… Марат говорит, что Венгр был азартным. Может, его за долги наказали? В казино Миша ездил?

– Вот уж этого я тем более не знаю… Если Марат не в курсе – а он сам игрок! – я-то с чего? Нас с Мишкой, кроме работы, ничего не связывало. В гости друг к другу не ходили.

Саша вздохнула:

– Ладно. Но может, слышала что-то? С кем-нибудь у Венгровского был конфликт? Кроме Харитоновых, когда он во время выступления на арену вышел…

– А, запомнила, – Лена усмехнулась.

Отчего-то стало приятно, что Саша внимательно ее слушала еще в их первую встречу.

– У Мишки только с семьей напряженка была. Он же паршивая овца и все такое… Их можно понять! Какому олигарху понравится, что его сын не финансовые махинации разрабатывает, а сальто-мортале крутит?

Внезапно в ее памяти словно сдвинулась кулиса, и отчетливо увиделось начало августа, когда Мишка отмечал свой день рождения, не выпуская телефона из рук. Он ждал звонка. И скорее всего, не одного – от отца, брата, сестры… От последней – больше всего.

«Ярослава была мне вместо матери, – признался он, выпив больше, чем мог себе позволить накануне выступления. – И любил я ее, как любят маму…»

Говорил он это не Лене и вообще скорее никому – в пространство, которое теперь было единственным, что объединяло семью Венгровских. Но она сидела неподалеку и