грязной истории с Мартой и Стасовским. В моем представлении, артисты в массе своей не без греха, и тем не менее большинство заняло сторону обманутого мужа.

– Венгра вообще немногие оплакивают…

Артур повернулся ко мне с таким напряженным видом, будто собирался оттопырить ухо, чтобы лучше расслышать:

– Что ты там бурчишь?

– Говорю, многие на Мишу зуб имели! Хотя сначала каждый твердит, что его все любили. А потом начинают припоминать, что слишком резво он по койкам прыгал… Похоже, кто-то обиделся всерьез.

– Думаешь? Это веская причина, – согласился Логов. – Но кого ни возьми, у всех алиби… И потом, если мы примем на веру свидетельство твоего Гоши, то надо учитывать, что выбрать такой способ убийства мог только очень рисковый человек. С твердой рукой и отличным зрением.

Я отметила: он не сказал «девушка» или «женщина». Версия, что в публике с лазерной указкой сидел переодетый мужчина, оставалась действующей. Вчера я заглянула к клоуну Грише и, к собственному разочарованию, выяснила, что ни парик, ни накладной нос у него не пропали. Если убийца и маскировался, то раздобыл он все необходимое в другом месте. Мне показалось, Артур слегка разозлился на меня за такую новость. Может, потому и сгонял с утра за круассанами, чтобы загладить царапнувшую меня досаду…

– Его хладнокровию можно только позавидовать, ведь в любой момент кто-то из зрителей мог заметить, что он вытворяет, – продолжал рассуждать он, глядя на дорогу. – Это, собственно, и произошло. Жаль только, свидетелем оказался ребенок и толком он ничего не запомнил… Опять же, убийца мог не попасть лучом в глаз Венгра. Или тот мог выжить и рассказать, что его ослепили.

– Чем это помогло бы нам? Мы и так уже знаем, как он был убит… И Тараскина тоже. Вопрос – кем?

Артур опомнился:

– Да, Тараскина! Точно. Нина Васильевна Голубева рассказала, что жила Анна Эдуардовна одна. Муж умер года два назад, дочь с семьей живет в Питере. Должна сегодня приехать, но я не особенно рассчитываю на ее помощь. Вряд ли мать стала бы напрягать Наташу своими страхами, даже если б кто-нибудь ей угрожал… Скорее она поделилась бы с соседкой, но Нина Васильевна уверяет, что Тараскина ни на что не жаловалась. Кроме проклятой аллергии, которая так и не отпустила ее. В принципе, не так уж плохо, когда это единственная болячка после шестидесяти…

– Ты не забыл, что она мертва?

– А, – опомнился Логов. – Ну да. Неловко вышло…

Смеяться над этим как-то не тянуло, хотя мы втроем частенько допускали черный юмор.

Втроем! Я поспешно вытянула из кармана телефон и набрала Никите сообщение: «Как там мое солнышко? Скучаю!»

– Вспомнила наконец, – проворчал Артур, только покосившись на меня. Видимо, я изменилась в лице, раз он с ходу догадался, кому адресовано мое послание.

В отличие от него телефон промолчал, но это как раз не обрадовало. Сообщение осталось непрочитанным. Попытавшись убедить себя, что Никита снова уснул (а ничего лучше в его состоянии и не придумаешь!), я попыталась продолжить разговор, не выпуская телефон из рук.

– И никаких конфликтов у нее ни с кем из цирковых не было?

Артур покачал головой:

– Нина Васильевна уверяет, что убитая была таким, знаешь, солнечным человеком. Вроде нашего одноглазого…

– Не сравнивай его с покойницей!

– А что? Примета плохая? Не слышал такой.

– Просто неприятно.

– Ладно. В общем, никого Тараскина не обижала, ни с кем не ссорилась…

«Как наш Никита», – подумала я уже без его намека. И опять ужаснулась самой себе: какой бессердечной сволочью нужно быть, чтобы попытаться погасить солнце?!

Пытаясь уклониться от самобичевания, я опять вернулась к делу:

– А с Венгром у нее какие отношения были?

– Ну, к ней он не лез, я думаю! – гоготнул Артур. – Хотя…

– Да ну тебя! Я не про это… Знаешь, пожилые женщины любят опекать одиноких мальчиков. Без всяких грязных помыслов, конечно!

– Ты уверена?

– Фу! Считай, я этого не слышала… Может, Венгр откровенничал с ней? И рассказал, к примеру, что кто-нибудь ему угрожает… Как думаешь?

Артур помолчал:

– Если она действительно была такой, как про нее говорят, то ни с кем его тайнами не поделилась. Так что нам уже не узнать, плакался ей Миша или нет… Одна надежда, что Анна Эдуардовна вела дневник или что-то вроде этого. Попрошу ее дочь пошарить в квартире, нам вряд ли дадут ордер на обыск, – он взглянул на часы, потом на меня. – Напомнишь мне позвонить ей? Боюсь, вылетит из головы…

Артур часто повторял, что у меня память как у слона: я ничего не забываю. Даже в раннем детстве, как вспоминала мама, я точно помнила, где лежит та или иная вещь, и, хотя еще не умела толком говорить, приносила именно то, что она искала. Правда, многое из потерянного находилось в моем же шкафу, куда я все тащила, точно сорока. Там был мой волшебный сундук, в котором каких только сокровищ не было припрятано! Настоящего сундука, как у Лены Шиловой, у нас дома никогда не было, я позавидовала, разглядев его потускневшие узоры, по которым она машинально водила пальцем. Мне жутко хотелось откинуть крышку и сунуть в него нос…

Что я спрятала бы в такой сундук, если бы он появилась у меня сейчас? Может, Артура, чтобы он никогда не покинул меня?

* * *

Кабинет нотариуса, который пока единолично владел тайной завещания старика Венгровского, находился в том же районе, что и небоскреб их компании, путь был знакомым. Всю дорогу Сашка поглядывала на телефон, явно дожидаясь ответа от Никиты, но сообщение все не приходило, и она сникала на глазах. Его молчание вытягивало из нее силы, и вскоре она побледнела и затихла, прижавшись к окну.

Не высказываясь вслух, Логов думал про себя, что это совсем неплохо: девочке нужно прочувствовать, какова жизнь без их одноглазого, пропустить через себя стылый поток одиночества, пока лишь воображаемого, ведь ничего плохого еще не произошло. Ну, кроме того, что Ивашин чуть не умер…

«Слишком она привыкла, что Никитка постоянно рядом. Верный пес, который еще и есть не просит, сам готовит! – проворчал Артур, не разжимая губ. – А когда лишаешься такого преданного друга, космических размеров дыра образуется – ничем не заполнить…»

– Знаешь, – решился он, уже припарковавшись у кабинета нотариуса, – ты должна отдавать себе отчет: никто не будет любить тебя так, как Никита. Он весь твой – целиком.

– Как собака?

Логов не поверил своим ушам:

– Ты мысли читаешь?

– А ты тоже думал о собаке?

– Неважно. Понимаешь, кроме тебя, для Никитоса ничто в мире не имеет