которым нечего терять, предпочтут пожертвовать собой на поле битвы», – писал Пеньялоса президенту Митре. В своем обращении к народу генерал Пеньялоса призывал объединиться в борьбе против Буэнос-Айреса под командованием генерала Уркисы. Мятеж Пеньялосы не задался с самого начала, поэтому Уркиса решительно отмежевался от своей причастности к нему, но в это никто не поверил – все понимали, что заявления подобного рода не делаются без надлежащих оснований.

Неудача одного мятежа не страховала от вспыхивания следующего, благо во всех провинциях, в том числе и в провинции Буэнос-Айрес, хватало недовольных, а аргентинцы уже давно привыкли спать с оружием в руках и поднимались по первому зову. Нации остро требовался мощный консолидирующий фактор, способный, по выражению Хуана Баутисты Альберди, «установить единство и национальную общность».

Таким фактором стала война с Парагваем.

Глава девятая

Война тройственного альянса, она же – парагвайская война

Предпосылки

Главным вдохновителем войны Аргентины, Бразилии и Уругвая с Парагваем была Великобритания, которая после утраты своих североамериканских колоний развернула широкую экспансию в Южной Америке. К слову, именно Британия, развитая шерстяная промышленность которой требовала огромных количеств сырья, заставила многих аргентинских ранчерос[111] переключиться с коров на овец, да так интенсивно, что к концу XIX века овцеводство стало ведущей отраслью аргентинского животноводства.

С Великобританией, несмотря на все былые трения, у Аргентины сложились крепкие торговые отношения, выгодные обеим сторонам. Да, Аргентина впала в определенную зависимость от нее, но торговля с империей, над которой никогда не заходило солнце,[112] приносила хорошую прибыль и способствовала развитию молодого аргентинского государства. В частности, в 1857 году британцы начали строить в Аргентине и Бразилии железные дороги, идущие из ключевых сельскохозяйственных регионов к морским портам. Но пока что главной транспортной артерией продолжали оставаться реки Парана и Уругвай, которые частично протекали по территории Парагвая…

Доктор Хосе Гаспар Родригес де Франсия и Веласко, правивший Парагваем с 1814 по 1840 год, проводил политику строгого изоляционизма. Такая политика во многом была вынужденной, она защищала страну от посягательств со стороны аргентинцев и бразильцев. С 1776 по 1811 год Парагвай был частью вице-королевства Рио-де-ла-Плата, что давало аргентинским политическим деятелям основания для претензии на суверенитет страны. С португальцами и бразильцами отношения складывались сложно – они хотели господствовать, а не сотрудничать, и это доказал пример с аннексией Восточного берега, на восемь лет ставшего бразильской провинцией Цисплатина. А шестой президент Перу, первый президент Великой Колумбии и первый же президент Боливии Симон Боливар намеревался включить Парагвай в создаваемую им федерацию. Более-менее хорошие отношения складывались только с Уругваем.

Хосе Гаспар Родригес де Франсия и Веласко

После смерти Доктора Франсии страной некоторое время правила хунта, ведущую роль в которой играл племянник доктора Карлос Антонио Лопес Инсфран. В 1844 году Лопес стал президентом. Желая пополнить казну за счет иностранных инвестиций, он немного уменьшил изоляцию страны, установив дипломатические отношения с некоторыми европейскими и американскими государствами, но в целом при нем Парагвай оставался «сам по себе». Старший сын и преемник Карлоса Лопеса Франсиско Солано Лопес Каррильо покончил с изоляцией страны, но сделал это весьма неуклюже, неумно (многие из современников сомневались в его психической адекватности, и надо признать, что у них были для этого веские основания).

Британцам не нравились препятствия, которые чинил Франсиско Лопес речному судоходству, а кроме того, Великобритании была выгодна война между молодыми южноамериканскими государствами, как по принципу «divide et impera»[113], так и с целью увеличения сбыта оружия и прочих военных товаров.

Что же касается Аргентины и Бразилии, то блокирование речного судоходства по территории Парагвая наносило ущерб экономикам обеих стран, да и вообще Парагвай выглядел «занозой», от которой давно бы следовало избавиться, заодно увеличив свою территорию. А тут парагвайский бык сам подставил свою шею под лассо – в феврале 1868 года в Уругвае вспыхнуло восстание, во главе которого встал бывший президент Бернардо Пруденсио Берро. Восстание перешло в гражданскую войну, повлекшую за собой вторжение бразильских войск. Франсиско Лопес решил поддержать мятежных уругвайцев, но не получил от аргентинского правительства разрешения на проход через провинцию Корриентес, отделявшую Парагвай от Уругвая. Будучи из тех, кто сначала делает, а затем думает о последствиях, Лопес оккупировал Корриентес, что было крайне неблагоразумно с его стороны. Заодно парагвайские войска вторглись в западную бразильскую провинцию Мату-Гросу и южную провинцию Рио-Гранде-ду-Сул.

Тройственный союз против Парагвая

1 мая 1865 года Бразилия, Аргентина и Уругвай заключили договор о союзе против Парагвая, в котором было сказано о том, что союзники «не сложат оружия до тех пор, пока не будет свергнуто нынешнее парагвайское правительство». Президент Аргентины генерал Бартоломе Митре стал главнокомандующим союзных сухопутных сил, а объединенным флотом командовал бразильский вице-адмирал Жуакин Маркес Лисбон маркиз Тамандаре – легендарный флотоводец, ныне считающийся небесным покровителем бразильского военно-морского флота. Расклад сил (одиннадцать миллионов населения стран Тройственного союза против четырехсот пятидесяти тысяч парагвайцев) внушал надежду на то, что война окажется недолгой. 4 мая 1865 года президент Митре произнес свою знаменитую речь, в которой сказал: «Мои соотечественники, я обещаю вам, что через три дня мы будем в казармах, через три недели – на границе. А через три месяца – в Асунсьоне!» Того же мнения придерживался бразильский император Педру II, но они не учли упорства Франсиско Лопеса и его умения «закручивать гайки», перестраивая страну на военный лад. Точнее говоря, они не учли степени безумного упрямства Лопеса, который сопротивлялся до последнего, потому что не мог поступить иначе – капитуляция означала для него утрату власти, которая была, пожалуй, единственным смыслом жизни этого одиозного тирана.

Забегая немного вперед, скажем, что в 1868 году, когда уже окончательно стало ясно, что Парагвай не сможет выстоять под напором Тройственного союза, Лопес провел масштабную чистку внутри своей страны, безжалостно уничтожая всех, кого он подозревал в заговоре против него, а подозревал он многих, очень многих. Среди жертв репрессий, масштабам, суровости и темпам которых мог бы позавидовать Хуан де Росас, оказались глава местной церкви и ряд других епископов, многие министры, судьи, генералы, губернаторы провинций и даже близкие родственники самого Лопеса. Государственный аппарат был фактически обескровлен, но чиновники во время войны Лопесу были не очень-то нужны, поскольку порядок держался на солдатах. Безумный диктатор казнил даже свою семидесятилетнюю мать, правда, не за участие в заговоре, а за то, что она имела неосторожность сообщить сыну, что его настоящим