падаю на пол, и Исольда медленно опускается рядом со мной.

Я сворачиваюсь калачиком, обнимая колени.

Остановись, остановись, остановись.

На моих губах что-то мокрое и соленое.

Остановись, остановись, остановись.

Я как будто смотрю сквозь предметы, я как будто не здесь. Меня гладит по голове чья-то нежная рука, я слышу ласковый голос. Все это не заполняет ужасную пустоту в моей груди. Эта пустота черна, глубока, и она всасывает меня.

Я кладу голову на колени сестре и зарываюсь лицом в ее грязную рубашку.

— Прости… — слышу я свой собственный сдавленный писк. — Прости, прости меня… — Я снова и снова повторяю эти слова, и мои слезы насквозь пропитывают ее рубашку.

— Т-с-с, тише, — баюкает меня Исольда. Ее пальцы карманника удивительно нежно гладят меня по волосам. Совсем как руки мамы, когда мы в детстве болели или истерили. Как же она похожа на нашу маму.

Я больше никогда не увижу маму.

Никогда.

Из меня вырывается вторая волна рыданий.

Исольда довольно долго сидит со мной, мягко качает и шепчет утешения. Потерявшись в потоке чувств, я теряю представление о времени.

В моих мыслях снова и снова крутятся одни и те же сомнения, страхи и ненависть к себе, и мне уже кажется, что я навсегда останусь здесь, на полу, такая больная, слабая и потерянная — до конца своих дней.

Я так устала. Не спрашивая мнения еще бушующей части меня, силы иссякают, я опустошена и уже почти не плачу, только трясусь.

Наконец я беру себя в руки и даже ухитряюсь сесть. Исольда мягко гладит меня по спине, как делала мама, когда я успокаивалась после припадка. Она всегда так делает — с тех пор как мы покинули дом и стали сами о себе заботиться.

— Мне страшно, Сол. — Мой голос дрожит, я еле слышно пищу. Ненавижу такое. Ненавижу, когда говорю как беспомощный ребенок. Ненавижу, когда из меня хаотично прет магия.

Сестра отвечает не сразу:

— Мне тоже.

Я не осмеливаюсь спросить, что ее пугает. Я боюсь, что ее ответ будет: «Ты, Силс».

Ночью я сплю хуже, чем обычно.

Это досадно, потому что сейчас отдых мне особенно нужен. До утра я мучаюсь странным невнятным пребыванием между сном и явью, ворочаясь в кровати, которую делю с Исольдой. Она, разумеется, отрубилась, едва коснувшись подушки.

Олани занимает вторую кровать, и Рейз, заявившийся гораздо позже общего отбоя, достает из своей сумки спальный мешок. Потом раскатывает его в узком пространстве между кроватями, и почти сразу же его дыхание становится сонным, медленным и ровным.

Я просыпаюсь еще до рассвета и продолжаю таращиться в идеальную черноту дальней стены. Я надеялась, что высплюсь, но голова еще гудит. Боль в теле тоже не проходит.

Я жду, наедине со своими мыслями. Они беспокойно мечутся, постоянно возвращаясь к Рейзу и Олани. Ох, как мало мы о них знаем.

Когда с первыми проблесками рассвета черные тени начинают сереть, встает Олани. Сперва она неспешно потягивается, потом садится в постели. Когда она встает и идет умываться, я делаю вид, что еще сплю. Слушаю, как шуршит ее одежда, как она собирается. Дверь открывается, потом захлопывается.

Я снова одна.

Еще несколько мгновений я слушаю ровное дыхание сестры и Рейза. Меня окутывает сонная предрассветная патока. Едва я, расслабившись, проваливаюсь в дрему, как дверь резко распахивается и входит Олани, без малейших признаков прежнего спокойствия.

Я тут же перестаю притворяться и вскакиваю.

— Что случилось?

Она уже схватила сумку и посох.

— Э-э-э… — Олани выглядит испуганной и не находит слов. — Ничего. Просто пора уходить.

Она резко тычет Рейза посохом.

— Вставай!

Я бы, конечно, предпочла знать, что нам угрожает, но сейчас просто слушаюсь. Трясу Исольду, сперва осторожно. Она стонет и зарывается носом в подушку.

— Давай, Сол. Ты же сама вчера говорила, что нам некогда спать.

— Это было до того, как я заснула, — бубнит она. — Теперь я в команде сонь.

Жестоко и бессердечно, подтверждая, что не все ужасные слухи о подменышах являются ложью, я сдергиваю с нее одеяло.

— Жаль. Что-то случилось. Надо уходить.

Это ее включает. Исольда поднимает голову, вся лохматая, глаза едва открываются.

— Чего-чего?

— Не знаю. — Я встаю и тянусь за своим рыжим платьем. — Олани не объяснила.

Это относится к стоящей позади меня девушке, но она не слышит. Олани занята тем, что судорожно шепчет что-то Рейзу, до которого доходит едва ли каждое третье слово. Вдруг его глаза расширяются.

— Она послала ее?

Олани хмурится и кивает.

— Уверена? Я думал, такие ценные персоны не покидают город.

Она поглядывает на нас с неловкостью.

— Я сама ее видела. Если они нас и тут нашли, то времени мало. Поднимайся давай!

Рейз уже поднимается на ноги, весь бледнее обычного. Исольда тоже встает, хотя и продолжает ворчать.

— Кого ты видела?

Они делают вид, что не слышат вопроса.

— Мне кажется, вам хотя бы из вежливости стоит сообщить нам, кто за нами охотится, — замечаю я, привычно, не глядя, заплетая косу.

Рейз оборачивается ко мне, беспорядочно размахивая руками в попытках сунуть их в рукава куртки. Он явно раздражен.

— Думаю, вы уже знакомы с Арис. По крайней мере, виделись.

Я замечаю, как он сутулится, как Олани сжимает посох побелевшими от напряжения пальцами. Как они отводят от меня взгляд.

Потихоньку кусочки складываются в единое целое. Угроза — та, от которой мы с Исольдой удрали, а они — нет.

— Чародейка, которая гналась за нами