хоть, что ты задумал. Зачем мы туда едем, если ты уверен, что их план не сработает?

— Потому что у меня есть свой план, — ответил я.

— Поделишься?

— Нет.

— Ясно, — Ваня насупился, но, вроде, по-настоящему не обиделся.

— Я тебе уже говорил, что навещал научников, — сказал я, — но так и не сказал зачем.

— И зачем же? — заинтересовался Иван.

— Потому что я хотел, чтобы хотя бы кто-то из них в полном сознании понял и принял все последствия отсутствия моральных ограничений в процессе познания. На себе.

— Ты рассчитывал на то, что им станет стыдно? — скептически ухмыльнулся Иван.

— Нет, — я покачал головой, — я рассчитывал, что им станет страшно. И знаешь — возможно, так и будет. Только я этого не увижу.

— А ты ведь хочешь, чтобы наш мир погиб… — сказал Ваня, поражённо глядя на меня.

— Нет, Ваня, — ответил я, отрицательно помотав головой, — конечно же, я не хочу этого. Но я допускаю, что он это заслуживает. Где-то, в определённый момент, мы сильно перегнули палку. И случилось то, что случилось. Знаешь, в той папке было много страшных вещей. Но, в общем-то, ничего нового. Так или иначе — мы всё это уже делали в нашей истории. Разница, наверно, была только в мотивах… хотя и в этом я тоже не уверен. Так или иначе, именно это стало той последней соломинкой, которая сломала спину верблюду.

Ваня долго молчал, осмысливая сказанное мной. Я терпеливо ждал. Потом он посмотрел в сторону лагеря, встрепенулся и сказал:

— Пора, наверное. Нас же хватятся!

— Та, пожалуй, ты прав. Пора.

— Скажи только — хоть какой-то шанс выпутаться из этой истории есть?

— У нас? Возможно, — кивнул я, — а вообще из меня плохой предсказатель. Поэтому давай просто посмотрим, что будет.

— Что же ты всё-таки задумал… может, расскажешь?

— Да говорить пока особо нечего, — признался я, — Вань, с некоторых пор я научился доверять себе.

Я сделал пару шагов по направлению к лагерю, но Иван всё так же стоял на месте.

— Ты чего? — спросил я, оглянувшись.

— Серёг… сложно это. Понимаешь, сейчас будем на парней глядеть. Зная, что шансов, практически, нет.

— Сейчас я тебе одну вещь скажу, Ваня, — ответил я, — сам понял только недавно. Хотя казалось бы…

Иван посмотрел на меня с интересом и какой-то проснувшейся надеждой, что ли. Зря он. Надежда — не лучший советчик в некоторых делах.

— Мы игнорируем смерть, — сказал я, — хотя она постоянно присутствует среди нас. Мы стараемся не думать о том, что она обязательно, неизбежно будет. Так?

— Серёг, это свойство всего живого… против инстинктов не попрёшь…

— Даже я, когда вернулся оттуда, из мира, где смерть была обыденной — очень быстро перешёл в привычное состояние. Научился игнорировать её. Но страх никуда не ушёл. А знаешь — почему?

Ваня покачал головой.

— Потому что страх смерти — это не то, что мы думаем. Это не страх перед прекращением физического существования. Это — страх перед необратимостью перемен, Вань… мы умираем каждую секунду.

— Серёг, мне не до философии…

— А это не философия, Вань, — я пожал плечами, — это жизнь. Не стоит жалеть людей, которых ты принимаешь за смертников. Потому что ты сам находишься в точно таком же положении. Нет ничего вечного. Мы неизбежно расстаёмся с близкими людьми. Буднично, не воспринимая этого, многие вещи мы делаем в последний раз. Даже сейчас, мы выйдем из этого леса, чтобы никогда сюда больше не вернуться. Понимаешь?

Ваня постоял ещё секунду. Потом вздохнул и сказал:

— Пойдём. Нас правда хватятся.

И мы молча вернулись в лагерь.

22

К вечеру второго дня мы приехали в расположение какой-то части. Она находилась в Чите, как мне показалось, даже в черте города.

Отсюда до линии соприкосновения всё ещё было порядочное расстояние, и город продолжал жить обычной жизнью. Работали магазины, на улицах — обычное движение гражданский автомобилей. Ни намёков на эвакуацию. В другое время, наверно, меня бы это расстроило. Но теперь, пожалуй, я готов был понять логику тех, кто принимал решения. Если план сработает — эвакуация будет только помехой; лишними расходами в серьёзно пострадавшей экономике. А если нет — тем более, к чему суета, если шансов всё равно нет? Так хоть последние часы и дни люди проживут относительно нормально…

Ребята, которые ехали с нами в транспорте, были уверены, что их везут на полигон для боевого слаживания. Они всё ещё воспринимали происходящее, как военный кризис. Что наша страна воюет с необычным, но всё же врагом, которого теоретически можно победить. Смирившись с нашим присутствием, солдаты и сержанты делились самыми невероятными слухами, которые дошли до них из кризисной зоны: что против нас используют мутантов, созданных в секретных лабораториях Демократического Союза; что, скорее всего, нас атакуют пришельцы, которые спали во льдах тысячи лет, и проснулись из-за изменения климата, что кто-то из наших перешёл на сторону противника, потому что им обещали власть после их окончательной победы.

Человеческое сознание не терпит пустоты. Вакуум при отсутствии актуальной информации засасывает любой мусор. Впрочем, опять же: кому было бы легче, если бы все знали правду?

Как только мы выгрузились, к нам подошёл капитан с общевойсковыми нашивками. Он пригляделся ко мне, должно быть, мысленно сличая внешность с фотографией, которую ему сбросили на планшет. Удовлетворившись результатом осмотра, он спросил, отдав воинское приветствие:

— Подполковник Иванов?

— Так точно, — сказал я, отвечая по уставу.

— Меня за вами послали. Вас ожидают в штабе. Я провожу. — Сказал капитан.

Удивительно, конечно, что в качестве посыльного используют офицера — и, похоже, капитан был озадачен этим обстоятельством не меньше, чем я.

— Ясно, — кивнул я, — что ж, я готов.

Ваня вопросительно посмотрел на меня — мол: «идти с тобой или не стоит?» Я кивнул в ответ: «Конечно, идти!»

Офицер кивнул, и мы пошли за ним.

В части была суета. Возле ворот скопилась колонна техники. Кто-то проводил построение и, похоже, инструктаж. Кто-то выгружал зелёные ящики из грузовиков. Такое бывает в подразделениях накануне больших учений.

Штаб представлял собой двухэтажное деревянное здание, выкрашенное зелёной краской. Проводив нас до входа, офицер снова отдал приветствие и остался на месте. Караульный, стоявший рядом, вытянулся в струнку, пожирая офицера глазами. Что ж, похоже, капитан — командир комендантского взвода, или что-то в этом роде. Не так уж, оказывается, удивительно, что послали именно его.

Я пожал плечами и толкнул дверь. Шеф стоял в коридоре, в паре метров от входа, и разговаривал с Еленой. Она возбуждённо жестикулировала, но оборвала