— Как вы, например?

Дэрик нахмурился, его щеку свело судорогой. Я повернулся и пошел по коридору, и на этот раз Дэрик не последовал за мной.

На следующее утро я был готов в обычном месте в обычное время. Никого еще не было. Ни Элнер, ни Джордан опаздывать не свойственно. Если еще кто-нибудь, кроме меня, терпеть не мог утра, я об этом не знал. Прислонясь к перилам, я закрыл глаза и стал ждать. Ноющая головная боль, начавшаяся еще вчера днем, до сих пор не отпускала. Она исчезала, когда я вдыхал обезболивающее, но вползала в голову опять, когда действие лекарства заканчивалось. Меня тошнило, и я не позавтракал. Я следил за временем, и по прошествии часа подумал, что они ушли без меня. Неожиданно мне стало хуже и с желудком, и с головой. Я вытянул щупальце мысли и шарил по дому до тех пор, пока не наткнулся где-то в глубине комнат на мозг Джордан.

Поблуждав немного по дому, я наконец обнаружил ее сидящей в залитой солнечным светом комнате и спокойно потягивающей кофе, точно в ее распоряжении было все время мира.

— Вы запоздали, — сказал я.

Джордан посмотрела на меня с холодной враждебностью:

— Нет, — покачала она головой. — Леди Элнер находится на встрече членов правления ЦХИ.

— Без меня?

— Она в своем кабинете, — Джордан кивком головы показала на дверь. — Ей не обязательно присутствовать на встрече лично. Это простая формальность. Вся реальная власть в руках Центавра. Остаток дня она будет принимать информацию, чтобы подготовиться к завтрашним дебатам…

— О! Спасибо, что дали мне знать.

— …Хотя после вчерашнего я едва ли стала бы винить леди, если бы она действительно предпочла оставить вас здесь. — Джордан отвернулась к окну.

— Может, у меня были…

— Вы лжец. Следующий раз заткните себе рот кляпом.

Я проглотил все свои объяснения.

— Пропади ты пропадом, — сказал я и вышел.

Наверху я снял униформу Центавра и натянул купленные в Н'уике джинсы и старую рубашку. Выйдя на свежий воздух, я решил прогуляться по примыкавшему прямо к дому полю. Моя первая прогулка. Свобода и широта пространства поразили меня так, что у меня еще сильнее закружилась голова. Я заставил себя отлепиться от высокой каменной стены. Шаг, еще шаг…

— Кот! Кот!

Я оглянулся и увидел Талиту, которая выворачивала из-за угла и махала мне рукой, восседая верхом на самой большой собаке, которую я когда-либо видел. На собаке было надето что-то вроде сбруи. И няня Талиты вела это странное животное за повод.

— Посмотри на меня! — кричала Талита так, что, наверное, было слышно на другой планете. — Хочешь покататься верхом вместе со мной? Ее зовут Бутси, потому что у нее есть маленькие беленькие бутсы!

Няня, хмурясь, утихомиривала Талиту.

Животное было рыжевато-коричневого цвета, а его морда наполовину спряталась за спутанной густой челкой. Я попятился, когда няня дернула животину за повод, тормозя возле меня. Возможно, эту женщину звали не Нэнни, но я даже не потрудился выяснить ее имя.

Она всегда носила серое и обычно выглядела так, словно жевала что-то кислое. И сейчас у нее было такое же выражение лица.

— Доброе утро? — словно сомневаясь в этом, сказала няня.

— Ты можешь покататься со мной, — снова предложила Талита, с надеждой глядя на меня. — Правда, Нэнни?

— Бутси не снести вас двоих, — категорично отрезала няня.

— В любом случае спасибо, — замотал я головой. — Я не люблю собак.

— Это не собака, — сказала Талита, — это пони. На собаках кататься нельзя.

— О!

— Пойдем, Талита. Я устала от прогулки. Ты уже достаточно покаталась. — Нэнни опять дернула пони за повод, поворачивая обратно.

— Нет! Нет! — Личико Талиты сморщилось. Готовая заплакать, девочка вцепилась в седло. — Мы даже не объехали вокруг дома! Пожалуйста…

— Нет.

Я наблюдал, как они уходили, и чувствовал похожую на вкус ржавчины скуку няни и беспомощную досаду Талиты.

— Я пройдусь с ней немного, — сказал я.

Нэнни развернула пони со скорчившимся на нем хлюпающим носом седоком и всунула повод мне в руку прежде, чем я успел передумать.

— Вот, — сказала она, — будьте осторожны, она кусается.

Я скорчил гримасу.

— Бутси никогда не кусает меня, — запротестовала Талита.

Нэнни направилась к дому, унося привкус ржавчины с собой.

Я посмотрел на пони; коснулся его мозга, почувствовав странную волнующуюся поверхность мыслей животного, напоминающую облака, плывущие по небу, послушные ветру. Ни страха, ни злобы… довольное и доверчивое. Моя рука, держащая повод, немного расслабилась. Вдалеке я мог видеть Хрустальный дворец. Острые шипы света кольнули меня в глаза, когда расплавленное солнце перевалилось через горную гряду, превращая дворец в громадный пылающий кристалл. Рядом с дворцом, немного левее, стоял еще один дом.

— Чей это дом? — от нечего делать спросил я.

— Дэрика, — сказала Талита. Я пожалел, что спросил. Посмотрев направо, я увидел реку, широкую и спокойную. Я направился туда, ведя за собою пони. По крайней мере, мне было за что держаться, когда я пересекал пустое поле, — за повод… Мы достигли берега реки, и я остановил животину под деревом.

— Эй, Кот…

Я испуганно оглянулся.

В треске искусственных крыльев на нас летел, стремительно снижаясь, Джиро. Пони отпрянул, дернув повод. Талита в ужасе завопила. Я поймал мозг пони в жесткую ледяную петлю принудительного спокойствия и быстро утихомирил лошадку.

Джиро приземлился возле нас, и, когда он опустил руки, крылья аккуратно сложились сами у него за спиной.

— Видели? Прямо как птица… — Он опять поднял одну руку, и крыло затрепетало.

— Джиро! — укоризненно сказала Талита. — Ты испугал моего пони.

— Да? Ну прости, Талли. Ну разве это не чудо? Тетушкин подарок. Харон сказал, что я не могу иметь крылья, потому что это слишком опасно.

Интересно. Неужто Элнер надеялась, что Джиро сломает себе шею и на Земле станет одним Та Мингом меньше? Едва так подумав, я понял, что не это было причиной подарка. Элнер не ненавидела этих детей; она даже не ненавидела всех Та Мингов. Что она чувствовала к тому Та Мингу, за которого вышла замуж?.. На Джиро были надеты потрясающий костюм и защитный шлем — тоже подарок Элнер.

— А почему ты так одет? — спросил Джиро.

— Как — так? — Я оглядел себя.

— Ну как будто ты на мели. Бедный.

— И почему ты всегда брякаешь первое, что приходит в голову, какой бы глупостью это ни было? — нахмурившись, спросил я.