Элнер, отойдя от окна, направилась ко мне. Льющийся снаружи свет очертил ее темный силуэт. В первое мгновение я не мог разглядеть выражение ее лица, но зато смог почувствовать его.

— Не знаю, что вы думаете о целях и задачах вашего пребывания здесь, — начала Элнер без обычных претензий на вежливость, — но вы здесь не для того, чтобы вторгаться в личную жизнь членов семьи. Я держу вас не за тем, чтобы вы использовали свою… телепатию, — последнее слово Элнер выговорила как какую-то непристойность, — чтобы иметь власть над детьми или над несчастной женщиной, которая сама не знает, чего хочет.

Я вспыхнул:

— Я не использовал… — Я оборвал фразу, поняв, что объяснять не имело смысла. Правда это или нет, Элнер все равно, что бы я ни говорил. И это было самое худшее.

— Не понимаю, — сказал я наконец.

— Чего вы не понимаете? — Меня и Элнер разделяли длинный, инкрустированный звездами стол и стена гнева, презрения, страха…

— Почему Джули думала, что вы ее любите. Она просила меня помочь вам, потому что, по ее словам, вы — единственная, кто любил ее. Вот настоящая причина, почему я здесь: Джули попросила. Вы, должно быть, ненавидите ее не меньше, чем все остальные.

Элнер беззвучно зашевелила губами. Она хотела обвинить меня во внезапно пронзившей ее боли, но не могла этого сделать. Она отвернулась, глядя на что-то в противоположном конце комнаты. Портрет ее мужа.

Чуть слышно Элнер произнесла:

— Джули была такая беспомощная… потерянная… Она так нуждалась в том, кто любил бы ее такой, какая она есть, без всяких условий… — Элнер посмотрела на меня, и вдруг в уме ее непроизвольно возник мой образ: какой у меня был вид в первый день, когда Элнер оставила меня стоять здесь, в залитой солнцем комнате. — Джули была другая.

Я резко развернулся, потому что хотел скорее уйти отсюда. Рукав рубашки зацепился за вытянутую руку висящей возле дверей скульптуры. Я дернулся и услышал звук разрывающейся ткани. Слабо завязанные рукава соскользнули с шеи, и рубаха упала на ковер. Я нагнулся, подхватил ее и выругался про себя: весь перед был распорот.

— Кот. — Голос Элнер как будто схватил меня за плечо, как гипсовая рука этой дурацкой скульптуры.

Я распрямился, комкая рубаху и отворачивая от Элнер лицо.

— А… кто сделал это с вашей спиной?

— Никто. — Я шагнул к выходу.

— Кот.

— Спросите у Испланески. Я прошел через Агентство Труда, не потеряв своего скальпа, верно? Итак, с моей спиной все в порядке. — Чтобы прикрыть шрамы, я набросил рваную рубаху на плечи, опять завязав рукава узлом.

— Это случилось, когда вы работали на Агентство?.. Я слышала, что некоторые командиры скверно обращаются со своими рабочими, — смущенно сказала Элнер. — ФТУ пытается установить…

— Как раз ФТУ здесь и постаралось. — Я вспомнил, каково это — чувствовать, как раскаленный прут чертит огненной струей линию на спине… еще одну, и еще… — На Федеральных рудниках, в Колониях Рака… Если бы деньги от моего контракта не предназначались Джули, я не стал бы, расплачиваясь своей шкурой, работать на вас и не стоял бы сейчас перед вами. Сорок пять процентов каторжников, или, как вы их называете, рабочих, не доживают до окончания срока контракта. Но, вероятно, вы никогда не получали информацию такого рода.

Элнер долго, очень долго смотрела на меня, держась за спинку стула… смотрела и думала о моих словах, смотрела и думала… В такой столбняк мог бы впасть человек, обнаруживший у квадрата пятую, невидимую до сих пор сторону. Наконец она сказала:

— Теперь я понимаю вчерашнее. Но я не понимаю, как такое могло случиться. Натан никогда бы не разрешил…

— Вы сами говорили. ФТУ управляют не люди. Оно управляется само собой. Испланески не контролирует добычу телхассиума, и даже агентством он управляет не больше, чем я.

— Но ведь ФТУ и существует только для того, чтобы отстаивать благополучие… обездоленных, выселенных и лишенных прав собственности… — сказала Элнер, сама не вполне понимая, что говорит. — А не для того, чтобы творить беззакония и множить человеческие страдания. Почему оно одной рукой угнетает людей, а другой останавливает эксплуатацию? — В мозгу Элнер я не нашел даже эха понимания; она настолько зациклилась на своем видении своей работы, что не была способна осознать что-либо еще.

— Вы едите мясо? — спросил я.

— Да, ем. — Элнер смотрела на меня, не понимая.

— Но вы считаете себя нравственной личностью? Вы любите животных, держите их за домашних любимчиков, вы никогда не пнете бродячую собаку. Как же вы рассуждаете, когда едите мясо?

— Я… — Элнер покраснела. — Я должна есть, чтобы жить.

— Джули никогда не ест мясо.

Элнер пришла в полное замешательство. Интересно, кто из нас больше удивлен разговором?

— Ну хорошо, — сказал я, — может быть, ФТУ даже считает себя нравственным. Вы называете это гуманным обществом для людей. Но оно должно есть. И есть мясо — самый легкий путь.

Элнер взъерошила волосы.

— Очко в вашу пользу, Кот, — наконец пробормотала она. — Блестяще выигранное очко. Я поговорю с Натаном, когда представится возможность.

— И вы на самом деле думаете, что это что-нибудь изменит?

Элнер на секунду нахмурилась, но потом успокоилась.

— Человеческие индивидуумы имеют такую способность — менять точку зрения. Даже в таком масштабе. Но они нуждаются в информации. Как вы только что заметили.

— Поэтому вы и устраиваете эти дебаты? — Мне стало интересно, почему Элнер так беспокоилась о голосовании, если она не верила в то, что отдельные человеческие личности, их желания и убеждения играют хоть какую-нибудь роль в современном мире. Может быть, это объясняло, почему Элнер хотела занять вакансию в Совете. Может быть, причины этого лежали гораздо глубже, чем простая жажда власти или желание освободиться от пресса Та Мингов. — Вы вправду думаете, что есть выход?

— Полагаю да, — Элнер кивнула, но сейчас она не была уверена ни в чем, даже в том, почему она хочет занять кресло в Совете. Элнер повернулась к окнам, жар гнева рассеялся в ее мозгу, движения стали медленными и бесцельными. Она хотела, чтобы я ушел. Я хотел того же, но почему-то не мог уйти. Не мог переступить через разделяющую нас невидимую черту, которую никто из нас не знал, как разорвать.

Элнер смотрела вниз, на темное пятно очерченного светом парка. Ласуль ушла — из парка, но не из мыслей Элнер.

— Как Джули сейчас? — помолчав, спросила она. — С доктором Зибелингом? Она счастлива наконец?

— Так счастлива, как никто никогда не был, я думаю. — Пройдя через комнату, я остановился на балконе рядом с Элнер, но не слишком близко. — Джули и Зибелинг владеют небольшим участком в верхней части Куарро. Джули заполнила его бездомными животными… Она не может оставить в беде никого. Док, натыкаясь повсюду на животин, только переступает через них и улыбается.