В бланке для Джин я записала: цель приезда – духовный визит. Я шла ко входу для посетителей с тяжестью в груди. Взяться за дверную ручку я решилась не сразу. А когда все-таки взялась, я словно истратила все силы, чтобы потянуть дверь на себя. Это напомнило мне о том, как я на самом деле слаба без Бога. Словно удар током, мрачное предчувствие пронзило меня, когда за моей спиной захлопнулась прочная дверь.

Почему я так встревожена? Где же Божий покой, который не покидал меня при первом и втором посещениях? Моя скорбь по Ханне и старания простить Карен рвались на поверхность. Ожидая между дверями, я молилась вслух: «Господи, будь со мной». Через несколько секунд на двери передо мной щелкнул замок.

Я вошла в коридор, ведущий к особой зоне посещений с перегородками из шлакоблоков, и направилась к закрытой двери в другое помещение, откуда доносились приглушенные голоса. Одного из заключенных, видимо, навестил адвокат, религиозный лидер или мирянин-капеллан. Когда одновременно происходило несколько посещений, двери отпирались и запирались для каждого отдельно. Я вдруг поняла, что на этот раз не хочу очутиться в замкнутом пространстве вместе с Карен. Я боялась расплакаться или наговорить жестоких слов.

У меня участились пульс и дыхание. Я уже не хотела этого посещения, но было слишком поздно: с минуты на минуту передо мной должна была появиться Карен. Может, мое настроение изменится к лучшему, как только я увижу, что она идет ко мне? Я села на синий пластиковый стул лицом к застекленному окошку в двери и стала ждать, готовая следовать наставлениям Господа во все время визита.

Прошло десять минут. Пятнадцать. Я взглянула на часы. Не опоздать бы домой, чтобы приготовить ужин вовремя.

Послышался шум рации, и наконец сквозь окошко я увидела Карен. Надзиратель взялся за передатчик и нажал кнопку.

– Диспетчер, будьте добры, откройте дверь зоны особых посещений.

Щелкнул замок, я поднялась, чтобы поприветствовать Карен. Наши глаза встретились, она быстро улыбнулась мне, и я ответила такой же мимолетной улыбкой. Мы шагнули друг к другу и обнялись. Ее объятия были крепкими и, как мне показалось, искренними.

– Как вы себя чувствуете? Шевеления частые? – Мне хотелось руководить разговором, и я начала с очевидного.

– Нормально. Опять в тюремной больнице. Скука ужасная. Одна медсестра сказала, что это не только из-за моей беременности, но и по соображениям безопасности. Мне было бы слишком рискованно оставаться в общей камере или даже в жилом блоке.

Мне и в голову не приходило, что Карен в тюрьме может грозить опасность, но оказалось, что такое вполне возможно. Заключенные часто ненавидят детоубийц и тех, кто жестоко обращается с детьми. Об их реакции я не подумала.

– Вы узнали что-нибудь о детях? – Карен сидела ссутулившись, ее волосы выглядели неопрятно, она нервно крутила пальцами.

– Почти ничего. Все они в разных домах. Насколько мне известно, сейчас уже в патронатных. Никто мне ничего не сообщает, дозвониться до УДС невозможно – там не подходят к телефону. Говорят, они закрыты до окончания следствия. Уму непостижимо! Есть же патронатные семьи, которым необходимо поддерживать с ними связь. Я знаю, у них проходят строгие проверки, и, видимо, предстоит тщательное дознание. Общественность возмущена. Вы наверняка читали об этом в газетах. В городе я слышу об этом повсюду. Люди, которые знают, что у нас патронатная семья, останавливают меня прямо на улице и начинают расспрашивать.

Карен уставилась на меня. На какое-то время она перестала быть центром внимания. Главным виновником оказалось УДС. Я обнаружила, что мое острое недовольство сбоем в работе социальной системы Каспера породило странное чувство жалости к Карен – как будто трагедию можно было предотвратить, если бы ей не вернули детей преждевременно. В моей душе шла борьба с переменным успехом, вызывающая растерянность. УДС не убивало Ханну. Ее убийцу я только что обнимала.

Мы снова умолкли. Слишком многое требовалось осмыслить. У нас обеих множились вопросы. С какого начать? Насколько удобно задавать их? Возникнут ли юридические проблемы, если мы их зададим – и получим ответы?

Я рассказала Карен про звонок Рене. Карен спросила, смогу ли я оплатить еще месяц хранения, пока она не придумает, как быть.

Этой просьбой она раздосадовала меня.

– Карен, снова платить за хранение вещей не имеет смысла. Неужели никто не может просто забрать их к себе на время? Ваши родные, друзья?

Она качала головой. Нет, желающих не найдется. Ни единого.

– Только вы поможете мне, – она не умоляла. Просто констатировала факт.

– Посмотрю, что можно сделать. Я не могу позволить себе тратить деньги на хранение. Эл будет недоволен. Вообще-то мне пора. Можно, я помолюсь за вас перед уходом?

Мне хотелось поскорее покинуть тюрьму. Здесь меня что-то угнетало. Что это – моя совесть, Бог или отсутствие ответов? Я нажала кнопку динамика на стене, зная, что до прихода надзирателя мы еще успеем помолиться.

Я взяла Карен за руки и помолилась о защите душ ее детей, о явлении истины и о том, чтобы Бог обратился к духу Карен и она научилась доверять Ему. Она поблагодарила, и мы молча дождались, когда придет надзиратель – отвести ее обратно в тюремную больницу.

Дойдя до парковки, я излила свое раздражение Богу.

– Чего Ты от меня хочешь? Ты даешь мне Карен, которая убила свое дитя! А я любила этого ребенка! Мои близкие обижены, недовольны и несчастны, когда я общаюсь с Карен. Я хочу помочь ее детям, но все они в других семьях. Под чью опеку они попадут потом? И у Карен скоро родится еще ребенок. А УДС не отвечает на звонки! Я не могу поговорить даже о двух моих подопечных! А Карен может грозить высшая мера, она сама сказала, а теперь еще и газеты начнут трубить! Когда же я наконец отдохну от всего этого?

Я жаловалась и молилась, выезжая с парковки и устремляясь к дому.

Зная, что опаздываю, я влетела в дверь. Попытка вести себя как ни в чем не бывало, будто я и не ездила в тюрьму, далась мне с трудом. Помедленнее. Успокойся. Шагом, а не бегом. Веди себя, как в любой другой день. Притворства я терпеть не могла. Оно словно отделяло меня от всего мира.

Я принялась выставлять кастрюли и сковородки и кухонного шкафа.

Эл ходил за мной по пятам, жуя крекеры.

– А мы уже гадали, когда ты вернешься. Все проголодались.

– Извини. Я… хм… заболталась кое с кем.

Эл уставился на меня и перестал жевать. Избегая встречаться с ним взглядом, я открыла холодильник.

– Заболталась? С кем? – Он догадался, где я была. Хоть я и притворялась, будто веду себя как всегда, под этой маской я была взвинченной и беспокойной. – Ну и о чем вы говорили? – Эл слизал с пальцев крекерные крошки.

– Карен спрашивала, могу ли я предпринять что-нибудь с хранением ее вещей, – шепотом ответила я.

– То есть? – его ответ прозвучал резковато. Двумя широкими шагами он дошел до мусорного ведра, открыл его и затолкал поглубже пустую коробку из-под крекеров.