И вот я опять сидела в комнате для посещений и ждала Карен. В памяти всплывала цепочка событий: телефонный звонок, известивший меня о смерти Ханны, первое свидание с Карен и ее признание в беременности восьмым ребенком, сцены похорон. Слишком много всего, чтобы осмыслить за такой короткий срок. Лязг замков на дверях во внутреннем коридоре вернул меня в настоящее.

Нам предстояло встретиться вновь. Готова ли я? По крайней мере, не так встревожена, как во время первого приезда.

Карен, бледная как полотно, вошла в дверь и побрела ко мне. Я обняла ее, надзиратель ушел, заперев нас в комнате.

– Как ваши дела?

Карен пожала плечами.

– Ничего, только прошлой ночью совсем не спала. Спина не дает покоя, в больничной камере холодно. А когда с тебя не спускают глаз, опасаясь самоубийства, лишнего одеяла у них не допросишься.

– А у них есть причины опасаться?

– Вряд ли, но такова здешняя политика – из-за моего преступления и гормональных изменений во время беременности, – Карен говорила ровным, почти безжизненным тоном.

– Может, днем получится вздремнуть, – в этой ненормальной обстановке мое замечание прозвучало на удивление нормально.

– Вы были вчера на похоронах? – спросила Карен, поерзав на стуле.

– Да, была, – волна горя снова окатила меня, на несколько мгновений лишив дара речи.

Карен легко побарабанила пальцами по столу.

– Расскажете, как все прошло? Кто там был? Все мои дети приезжали? С кем они? Как у них дела? – Она с нетерпением ждала моих ответов, на ее глаза навернулись слезы. Я поняла, что ей хочется подробностей и картины в целом. И сделала глубокий вдох.

– День был ветреный, но славный, – и мы обе улыбнулись: в Каспере почти всегда ветрено. – Заупокойная служба прошла на кладбище. Людей было много: ваши дети, родители и брат, два пастора, представители УДС, наша семья, отец Ханны и, кажется, его родственники. Пасторы произнесли красивую речь. Кто-то пожертвовал для Ханны прелестный белый гробик, – я сделала паузу, увидев, как по ее щекам катятся слезы.

– Все было хорошо. Красиво, – я поняла, как отчаянно ей хотелось, чтобы Ханна упокоилась как подобает, с погребением и исполненной смысла службой. Мне стало ясно, что Карен тоже готова успокоиться. Смерть Ханны стала потрясением для всех, но не для нее: для Карен эта смерть была тяжким бременем, которое она носила почти год. Темные тени у нее под глазами сказали мне, что она дошла до точки – и готова покончить со всем разом.

С убийством. Ложью. Скрытностью.

Я придвинулась к ней. Мы обе были готовы к разговору. Больше нам было ни к чему прятаться по безопасным углам.

Я рассказала, что все ее дети были принаряжены и выглядели хорошо, и что я обняла каждого из них. Она улыбнулась. Потом мы снова помолчали. У меня в голове вспыхивали воспоминания о Ханне. Ее ослепительная улыбка и сияющие глаза. Ее умение удивляться и любовь к ласке. Я вдруг осознала, что за время этого разговора Карен ни разу не упомянула имени Ханны. Горе подкрадывалось, завладевало моим сердцем. Горло распирало от сдавленных рыданий. Я смахнула слезы, не давая им пролиться. Нельзя было дать им волю. Не сейчас. Не здесь.

Наконец Карен нарушила молчание.

– Знаете, я ведь хотела приехать, но меня не отпустили.

Я не поверила своим ушам.

– Вы что, действительно думали, что вас отпустят? Что власти разрешат вам выйти отсюда, пусть даже в наручниках и под усиленной охраной полиции? Это же вы отняли у нее жизнь. Вы бы все кладбище переполошили, – я поняла, что начала говорить громче, более возбужденно, обличительным тоном, и умолкла, чтобы взять себя в руки.

– Я не говорю, что хотела стоять у могилы. Просто надеялась посмотреть издали. Из полицейской машины.

Я уставилась на нее, потом отвела взгляд, слишком растерянная, чтобы ответить.

Вновь воцарилось молчание.

Карен прокашлялась.

– За то, что я натворила, ведь не бывает прощения, да?

От ее слов я вздрогнула. Прощения? Говорить о нем я пока еще была не готова. Еще слишком свежи потрясение и горе. Как же ей ответить? Прощение – за убийство Ханны? От кого она хочет прощения?

– Чьего прощения?

– Божьего.

Я откинулась на спинку стула и ждала, когда Господь подскажет мне слова. Они должны были исходить от Него. Должны быть Его истиной, а не моим суждением.

– Да. Прощение есть… даже за то, что натворили вы, – я произносила эти слова и сама же поражалась их истине. – Уверена, сейчас Бог скорбит, потому что Он любил Ханну. Он и теперь ее любит. Но он любит и вас, – я знала, что это говорит Святой Дух, потому что мне самой хотелось только бичевать и ранить ее. – Бог в своем Слове говорит нам, что для тех, кто любит Его и смиряется перед Ним, любой грех может быть прощен. До своего обращения апостол Павел ненавидел тех, кто верил, что Иисус – Сын Божий, преследовал их, чтобы бросать в темницу, мучить и умерщвлять. Богу пришлось допустить, чтобы в жизни Павла случился переломный момент, и этим привлечь его внимание. Так и с вами. Павла ожидало прощение. И не только прощение: через него распространилась благая весть об Иисусе. Грех убийства простителен, если виновный истинно раскаивается и искренне обращается к Богу. «Если исповедуем грехи наши, то Он, будучи верен и праведен, простит нам грехи (наши) и очистит нас от всякой неправды». Это Первое послание от Иоанна, девятый стих первой главы. Да, Карен, тому, что вы совершили, есть прощение. Но его может даровать только Иисус.

Она кивнула со слезами на глазах.

У меня колотилось сердце. Мы молчали. Только Бог был способен обратиться к ней в тот момент. А у меня не осталось для нее слов надежды – кроме тех, которые я уже произнесла. И у нее не осталось вопросов. Она задала важнейший из них. И я поделилась с ней высшей истиной.

Я чувствовала, как мое сердце, словно целиком состоящее из горя и гнева, менялось в этой холодной комнатушке, и молила Бога поговорить с нами.

– Вы хотите обрести это прощение и надежду в Иисусе? – услышала я собственные слова.

Мое сердце заполнилось. Им владел Святой Дух. Только по воле Божьей я смогла поделиться такой надеждой. Только Его милостью я смогла поведать Карен истину про ее грех.

– Да. Я хочу принять Его в свою жизнь. Хочу впустить Его в свое сердце и молю Его о прощении.

Я протянула ей руки, она крепко сжала их. Ее ладони были теплыми и влажными от пота. Мы обе склонили головы, и я сказала, что научу ее простой молитве. В ней не было ничего сложного. Никаких заучиваний. Я объяснила Карен, что все мы – грешники, и нам нужен Спаситель. Мы должны принять Иисуса как Сына Божьего, сошедшего на землю, чтобы мы обрели в Нем спасение, надежду и прощение. И я взмолилась: «Войди в мое сердце, Господи. Спаси меня и прости мне мои грехи. Я люблю Тебя и хочу следовать за Тобой. Аминь».