за полтинник с дряблой кожей неприятного землистого цвета (это было понятно даже с учетом полупрозрачности призрака) и глубокими морщинами-рытвинами на лице и руках. Крючковатый нос ее был искривлен сразу в трех местах — не у каждого профи боксера такой шнобель увидишь. Уши призрака больше походили на истертый временем, рандомно изломанный пергамент, напоминавший причудливый оригами в виде заостренной кверху ушной раковины. Чем-то мне эти уши напомнили уши летучих мышей — с той лишь разницей, что у грызунов ушки были аккуратными, бархатистыми и стоячими, а эти мятые обрубки словно кто прожевал, выплюнул, да так и прилепил к голове лысеющей старухи. И да, вы угадали — эта страшная бабища была нагая. И судя по раскованности, с которой она встала передо мной, своей наготы она ничуть не смущалась — ни обвисшей груди а-ля уши спаниеля, ни целлюлита на бедрах, ни кривых ног. Впрочем, сейчас мне было не до нее — меня смущало мое собственное внетелесное состояние.

— Где мы? — запаниковал я, разглядывая свое полупрозрачное тело, которое, к слову, тоже не было обременено одеждой. — Что ты сделала? Почему я не там, где должен быть?

— Ну же, Гришенька, — проворковала моя полупрозрачная собеседница. Кстати, голос ее, в отличие от внешности, почему-то не изменился, только исходил он теперь совсем из другого рта, в котором явно недоставало нескольких передних зубов, — ты же прекрасно понимаешь, что происходит. Мы сейчас где? — она переадресовала мой вопрос мне же и уставилась на меня с таким выражением лица, с которым учителя младших классов обычно ждут ответа от первоклашек.

— В кабинете, — неуверенно предположил я.

— Неправильно, — покачала пальчиком моя некогда обворожительная, а ныне противная до тошноты собеседница. — В кабинете только наши тела. А мы с тобой где?

— Где-то между… — начал на ходу подбирать эпитеты к собственным ощущениям я, и тут же был перебит.

— Ну, наконец-то! — всплеснула руками старуха. — Да, между тем и этим светом мы! Ни живы, ни мертвы. Не в нави, но и не в яви находимся. Мы промеж миров сейчас, там, где пути живых расходятся с дорожками мертвых. Там, где такие, как мы, ворожбу плести могут. Там, откуда черпаем силу, и там, куда ее отдаем.

— Просто замечательно… — пробормотал я, стыдливо прикрывая срамоту руками. От былого возбужденного состояния и следа не осталось. Истинное лицо обворожительной медсестры (а сейчас я, судя по всему, видел именно суть этой прекрасной девушки) оказалось омерзительным. Тем не менее градус бреда лишь повышался и, повинуясь законам жанра, я должен был как-то выпутываться из сложившейся ситуации. Признаться, меня сильно раздражал тот факт, что меня, вернее, астрального меня (назовем это так) могут вот так запросто взять и выбить из своего тела. И главное, этой карге старой это удается на раз-два, а сам я по собственной воле ни выйти из тела не могу, ни вернуться. Непорядок. Положение нужно было как-то исправлять. — Барышня, а можно мне как-то вернуться? Я вроде как не умер еще, нечего мне делать на этих ваших беговых дорожках для мертвых. Да и сил никаких особенных я не ощущаю, разве что сильно обделаться сейчас могу. Со страха.

— Так и я, сынок, не умирала, — не обращая никакого внимания на мою просьбу, ответила страшная тетка. — Я просто вышла погулять и тебя с собою утянула. Будь ты покрепче физически да умом здоровее, понял бы и сам, как это делается. С такой-то силищей!

Вот сейчас, кстати, обидно было — и дохляком обозвали, и дебилом. Хотя, судя по всему, мое недоразвитое, по мнению жуткой тетки, состояние ее саму никак не смущало. Она смотрела сейчас на меня, что тот кот на сметану — того и гляди облизнется и сожрет с потрохами.

— Да с какой (непечатно) силищей-то? — возмутился я.

На самом деле мне всегда претили ситуации, в которых я выступал полным дубом или профаном. Я даже в игры компьютерные не играл, если мои друзья к ним приступали хоть на неделю раньше меня, настолько не любил выглядеть олухом в чужих глазах. А тут вдруг такая злость вскипела на эту старуху: вроде вот и по-русски она говорит, а что именно — хрен разберешь.

— Что за явь, что за навь? Что за сила такая? С какого рожна мы все тут голыми ходить должны? Где это тут, в конце концов? За что платить? Что черпать?

Вопросы в моей голове мешались с необычными ощущениями в самых диких пропорциях, превращаясь в ядреный коктейль непонимания сути происходящего. Вся эта жижа из вопросов и ощущений билась о мою черепную коробку и, не находя логического выхода, сама вырывалась из моего рта в виде рваной бессвязной речи. Я начал паниковать, попутно сбрасывая на страшную бабенку весь накопившийся за последние сутки негатив. В процессе я так разъярился, что позабыл о текущем зависимом положении. Я понятия не имел, как вернуться обратно в свое тело, однако остановить словесный понос уже не мог. Нервы они, знаете ли, даже у таких флегматиков, как я, не железные, да и поднадоела мне вся эта бесовщина порядком. Тем не менее странная бабка на мою гневную тираду не рассердилась, даже напротив, с каждой моей новой матерной фразой ее щербатая улыбка становилась все шире. В конце концов, когда я уже выдохся, она задорно махнула рукой — мол, отличная речь!

— Вот и правильно, — похвалила меня старуха, чем еще больше озадачила, — вот и молодец! Уже понял, как отдавать нави свою силушку. Правда, никто тебе права такого не давал — силой чужой распоряжаться!

Вдруг она резко переменилась в лице, вытянулась, став чуть ли не вдвое длиннее, и приобрела совсем уж нечеловеческий вид. Ноги ее срослись в самый натуральный хвост, тело покрылось чешуей, сухие груди втянулись в грудную клетку, а где-то за шеей раскрылся пестрый капюшон. Лицо ее тоже резко вытянулось, показался длинный раздвоенный язык. Если бы не руки ее, я бы сказал, что передо мной сейчас, раскачиваясь на хвосте, стоит самая натуральная кобра. Змеюка дважды прыснула в мою сторону раздвоенным языком, зыркнула своими вертикальными зрачками и на чистом русском прошипела:

— Угомонисссь, сссоколик! Я всссё жже опытнее тебя буду. Да и молод ты еще мне перечить… На колени!

Если б я ещё знал, в чем конкретно провинился, может, и последовал бы ее приказу. Мне же сейчас было так страшно, что я попросту окаменел. Может, потому ни на какие колени перед ополоумевшей змеюкой и не рухнул. Кроме того, я услышал важный нюанс — кобра сказала,