— Горин, — с тревогой в глазах и в голосе сказала моя заведующая, — ты, если принимаешь что, лучше полиции сразу скажи.

— Полиции? — удивился я.

— Полиции, кому ж еще? Я же говорю, на допрос тебя зовут!

«Хм, быстро они», — подумал я.

— Ты, главное, правду скажи, Гриша, всю правду без утайки. У нас следствие лояльное. Не верь всему, что в новостях показывают…

— Неужели за свинью могут реально посадить?

— За какую свинью? — не поняла Жабина, и только тут я осознал, что говорим мы сейчас о разных вещах. Не знает она ни про какую свинью. Про пропажу тела бабки Семеновой знает, а про свинью и мое временное умопомешательство — нет. — Они по поводу двойного убийства сюда пришли.

Вот тут уже настала моя очередь изумляться. Это какое такое двойное убийство?

— Батюшки, да ты, никак, не в курсе? Вся ж больница с утра на ушах!

— Да что случилось-то? — не выдержал я, невольно повысив на заведующую голос.

— Сегодня утром в своих квартирах с разницей в двадцать минут повесились Зубков и Соловьев, — наконец выдала мне информацию Жабина, глядя, как я оседаю на кровать. Ноги попросту отказались меня держать. Однако же круто набирает обороты это странное дельце! Это как такое вообще возможно? Заведующая смотрела на меня каким-то странным взглядом — то ли жалела, то ли презирала. В ее исполнении и то, и другое выглядело всегда одинаково. — Говорят, Горин, ты с каждым из них перед смертью виделся. Заходил к ним домой. Общался с ними. Тебя там их близкие видели. А после того, как ты уходил, их находили повешенными. Они и записки оставили: мол, во всем виним Григория Горина.

А вот после этой информации мне уже стало действительно страшно. Но делать было нечего, нельзя было строить свою защиту на одних только слухах, распространявшихся по больнице стремительнее СМС о зарплате. Нужно было идти к главврачу и говорить с органами. Только так я пойму, что к чему. И нечего тут бояться. В конце концов, у меня есть алиби. Я через пол-Москвы на работу в метро ехал. Меня должны были как минимум камеры метрополитена зафиксировать!

Глава 10

До сегодняшнего дня я ощущал себя если и не всеведущим во многих аспектах бытия, то как минимум человеком бывалым. Ну, сами посудите, у меня за плечами к текущему моменту были и колледж, и армия, и университет. Я успел сменить несколько мест работы, причем большая часть из них никак с медициной связана не была. А как иначе прикажете выживать нищему студенту без опыта работы? На стипендию? Ха-ха! Не смешите. В колледже ее вообще не было, поскольку учился я на платном отделении (благо хоть какие-то деньги от родителей остались), а в универе стипендии хватало разве что на проездной билет да на один сеанс группового суицида — так мы называли поход всей группой в столовку. «Домашних» студентов, тех, кого родители на своем горбу тянули, тоже было немало, остальным же курса с третьего приходилось подрабатывать.

Конкретно мне судьба отмерила опыта житейского с горкой. Во время прохождения срочной службы в рядах военно-морского флота успел я и зубным врачом по первому образованию поработать, и санитарным инструктором. Армия в этом плане — просто кладезь опыта для мужчины. Там я и маляром стать успел, и штукатуром, и плотником, и поваром, и еще чем только не приходилось заниматься. И все это помимо обязательных строевой и боевой подготовок. Причем был я в армии на хорошем счету, меня даже звали на контракт в моряки-подводники. По понятным причинам я отказался, хотя и считал тогда профессию подводника мужественной и полной романтики. Единственное, что остановило — сестра, уже тогда демонстрировавшая свой бунтарский нрав. Чувствовал я, что без меня Вера пропадет. Сожрет ее жизнь и не подавится. Пришлось увольняться из рядов вооруженных сил в скромном звании старшины второй статьи и крутиться на гражданке, словно белка в колесе. Кривая судьбы привела меня в медицину, где, собственно, я и встретил текущие нехорошие события.

И по всему выходило, что народная пословица, призывающая не зарекаться от сумы и от тюрьмы, мимо меня не прошла. Сумой я умудрился не обзавестись, крутясь как белка в колесе на нескольких работах, а посему считал, что по закону сохранения энергии тюрьма, при должной осторожности, также должна была меня миновать. Стремительный же водоворот событий, который увлекал меня все глубже и глубже, показал, что даже такой законопослушный гражданин, как я, не был застрахован от дороги в казенный дом.

В приемную главного врача я шел, как на Голгофу, понимая, что если слухи, которыми щедро поделилась со мной Жаба, окажутся верными, отбрехаться от сотрудников правопорядка будет непросто. У нас же в стране как — был бы человек, а статья всегда найдется. Вообще-то по жизни я крепкий государственник и всегда выступал против всяких революций и внутренних потрясений, чем, собственно, и рассчитывал если и не снискать благосклонность органов правопорядка, то как минимум не попадаться в поле их зрения. Сиди ниже травы, будь тише воды, не тявкай на власть да занимайся своим делом — и будет тебе счастье, думал я. Сейчас же на ум шли только страшилки из курса истории. Сразу же вспомнились репрессии сталинской эпохи, всплыли в памяти и псевдоисторические романы писателей либерального толка. Даже пресловутый «Один день Ивана Денисовича» Солженицына припомнился, мы его в школе изучали. Помнится, тогда этот роман на меня не произвел особого впечатления, а сейчас почему-то я представлял себя уже осужденным, уже этапированным и уже пребывающим в тех самых местах не столь отдаленных.

«Кошмар какой! Я ж там сдохну! В первый же день сдохну! Сгину ни за что! И что же это творится-то, люди добрые?»

Именно с такими мыслями я шел на допрос. Ошарашенный, смутно ориентирующийся в пространстве и времени, напрочь позабывший обо всех своих правах. А между тем без адвоката они вообще не имели права меня допрашивать! И потом, это не я должен был оправдываться, это они должны были доказывать мою вину, в чем бы она ни заключалась. Но обо всем этом я тогда не думал. Я почему-то уже похоронил себя и даже успел мысленно смириться с судьбой незаконно осужденного мученика.

— Стоять! — послышался позади меня чей-то властный голос. Я обернулся, как в бреду. Из тьмы небольшой подсобки вновь раздалось: — Сюда, быстро!

Я медленно подошел к помещению, вглядываясь во тьму, но единственное, что увидел