не прочь из чащи, как было совсем недавно. Из-за предзакатного часа замолкли певчие птицы, и воздух наполнился треском да шумом веток, по которым прыгали ещё серые белки и птицы покрупнее. Вдали застучал дятел, и Куцик впервые за долгое время подал голос:

— Пусти меня! — закричал он, подражая маленькой девочке.

Валек вскрикнул от ужаса и чуть с коня не свалился.

— Что это было?!

— Птица, — спокойно ответил Морен.

Он подставил ладонь, чтобы Куцик перебрался на неё с плеча, а затем подбросил его в воздух. Расправив крылья, тот взмыл вверх и скрылся под лесным пологом.

— К-куда он? — запинаясь, спросил Валек. Высоко задрав голову, он пытался разглядеть в ветвях рябое оперение Куцика.

— Полетать. Потом сам вернётся.

— А не боишься, что не вернётся?

— Он всегда возвращается. Находит как-то и прилетает. Больше ему лететь некуда.

— Что это вообще за птица такая?

— Не знаю, — Морен замолчал было, но потом добавил: — Правда не знаю. Знаю только, что в нашей части света его собратья не водятся. И что он не проклятый.

Дорога сделала очередной поворот и впереди показались очертания соломенной крыши. Тот самый дом, о котором говорил Валек, проглядывал сквозь стволы сосен и ветви елей, чернея вдали, но не внушая страха. Куцик ещё не вернулся, а лошади оставались спокойны, значит, даже волков не чуяли, и Морен расслабился. Валек пообещал ему, что если они дойдут до растущего орляка и ничего не найдут, то смогут повернуть обратно, и он, к собственному сожалению, очень надеялся, что так оно и будет. Вести этого шумного парня ночью через лес ему совершенно не улыбалось.

Деревья расступились, открывая взору малую поляну, что раскинулась почти у самого дома. Несмотря на раннюю весну и местами ещё лежавший снег, эта часть леса искрилась яркой зеленью. Вся земля была усеяна поднявшими голову змейками побегов, что пробивались из-под полотна опавших иголок и сухих веток. Морен ещё и сообразить не успел, пришли ли они куда нужно, как Валек радостно вскрикнул:

— Там что-то есть, я вижу! Среди орляка!

Он спрыгнул с коня и бросился в молодые заросли, что едва скрывали его по щиколотку, изредка доставая до колен. Морен остановился у дороги наблюдать, а Валек нагнулся к земле, поднял над головой корзинку и воскликнул:

— Это Миры! Она была здесь.

Он вернулся к своему коню, поймал его за поводья и показал находку Морену. На самом дне корзинки лежали сорванные, чуть подувянувшие побеги.

— Она валялась опрокинутая, — сообщил Валек.

Морен взял в руки один из стебельков, чтобы разглядеть повнимательнее. Маленькие зелёные «улитки», скрученные у самого верха, на толстой зелёной ножке — «орляк» оказался молодым, ещё не раскрывшим листья папоротником. Те, что нарвала Мира, уже успели потемнеть и сморщиться.

— Их сорвали не меньше дня назад.

— Мира была здесь, — повторил Валек, с надеждой заглядывая в глаза Морена.

— Но сейчас её здесь нет, — он отвёл взгляд, поднимая его на заброшенный дом. — Пойдём, осмотримся.

Валек привязал корзину к седлу, запрыгнул на коня и повёл его вперёд, но не успели они сделать и десятка шагов, как лошадь Морена воспротивилась, с тихим ржанием отступая назад. Конь Валека тоже занервничал — тряхнув гривой, высоко задрал голову, встал как вкопанный, дёргая хвостом. Им бы довериться лошадям, но Валек крепко натянул поводья, пытаясь подчинить себе жеребца и прокричал в сердцах:

— Да что же это такое?!

— Они что-то чуют, — объяснил Морен.

Он достал меч, пристально всматриваясь в дом и лес, что окружал их. Ему показалось, он заметил на дереве что-то тёмное, но, пока вглядывался, оно так и не шелохнулось, даже когда конь Валека встал на дыбы и заржал, окончательно выдавая их. Морен выждал ещё какое-то время, но никто на них так и не напал. Игнорируя настойчивые вопросы Валека «Ну, что там?», он шагом направил лошадь вперёд. Меч всё ещё держал наготове. Валек последовал за Мореном, держась позади, но, когда они вышли к дому на открытую поляну, именно он первым закричал, прямо на глазах бледнея до цвета талого снега.

Лошади чуяли кровь, вот почему вели себя столь нервно. Они и сейчас били копытами, то и дело фыркая, желая убраться подальше отсюда. Почти чёрная в сгущающихся сумерках, она покрывала ствол иссохшей ели до самой земли. А то пятно, что Морен заприметил ещё вдали, оказалось человеком, нанизанным на обломанный сук. Последний пробил живот и разорвал бок, заставив несчастного истечь кровью — голова его покоилась на груди, и веки давно закрылись.

Морен спрыгнул с лошади, отдал поводья ошалевшему Валеку и подошёл к мертвецу. Висел тот невысоко, так что Морен без труда дотянулся до стопы и снял сапог. Ощупал ногу, попробовал согнуть и разогнуть её, а когда не вышло, произнёс:

— Труп уже окоченел. Он здесь по меньшей мере день провисел. Ты его знаешь?

— Нет, — выдавил из себя Валек, всё ещё не в силах отвести взгляд от покойного. — Он не из… он не из нашей деревни.

Морен сделал шаг назад, ещё раз внимательно осмотрел тело. Костюм тёплый, походный. Пыль и грязь на сапогах — несколько дней пробыл в пути. И уж точно сам бы он так не погиб, даже если бы навернулся с макушки ели. Его будто… швырнули на дерево или приложили одним ударом. Ведь ветки наверху остались целыми, лишь сучья вокруг несчастного были поломаны, но не выше и не ниже него.

Морен склонился к земле, надеясь различить какие-нибудь следы, но солнце уже село в полях, мир стремительно темнел и различить что-либо едва удавалось. Вроде бы отпечатки копыт, но не посчитать, сколько их. Поляна, на которой они оказались, лежала у самого порога заброшенного дома, и совсем рядом с последним Морен разглядел остатки костра, засыпанные землёй и мхом. Больше увидеть он не смог, но когда поднялся на ноги, услышал первым делом:

— Думаешь, Миру тоже…?

Валек выглядел так, словно вот-вот расплачется. Морен покачал головой.

— Нет, но… давай зайдём в дом. Осмотримся. Может, что-нибудь да найдём.

Тот кивнул, спустился с седла и, всё ещё бледный, подавленный, подошёл к полуразвалившемуся стойлу, чтобы привязать к нему лошадей.

Морен же огляделся. Бревенчатые стены дома хоть и заросли мхом, а соломенную крышу изнутри пробило дерево, но отголоски былой жизни всё ещё сохранились. Куски развороченного забора указывали, где в прежние времена проходила граница двора, и вдоль неё росли ставшие дикими черника и брусника. Кусты малины под окнами разрослись и стали похожи на колючую изгородь, однако к лету могли дать сочные ягоды, а