Разогрев икры и размяв щиколотки, Хадидже сделала Мейлишах знак, и они перешли к стопам. Сначала все то же самое – разминка и разогрев, без этого никак, хорошо, что старую кожу уже счистили, а то бы еще и с нею возиться пришлось. К особому массажу стоит переходить, лишь когда стопа уже разогрета. Хадидже работала пальцами ловко и споро, не забывая время от времени поглядывать на руки Мейлишах. Поначалу настороженно и часто, потом все реже и спокойнее. Мейлишах справлялась.

Евнух поначалу пытался притвориться статуей из каменного дерева, но выдержал недолго – уже на пике первого круга снова начал дрожать, а когда разозленная его сопротивлением Хадидже прогнала его три раза по полному каскаду, так и не дав сорваться в пропасть финального наслаждения, окончательно расклеился, начал всхлипывать и бессвязно о чем-то умолять, но было непонятно, о чем именно. То ли прекратить, то ли, наоборот, ни в коем случае не останавливаться.

– Ему больно? – спросила жалостливая Ясемин.

Вот же сущеглупая! Хадидже языком запихнула за щеку отравленную колючку обидных слов. Еще одну. Сколько их уже было сегодня? И не сосчитать!

– Нет. Ему хорошо.

– Но он же стонет!

Видит Аллах, скоро за щекой у Хадидже не останется места! Но на этот раз ответить она не успела – ответила Кюмсаль, и голос ее был странным:

– Если наслаждение слишком сильное, оно становится похожим на боль. И наоборот.

Хадидже хмыкнула. Ну еще бы! Кому же и знать подобное, как не массажистке! Евнух дышал прерывисто, словно только что пробежал несколько раз от восточных ворот до западных. Но, пожалуй, был способен выдержать еще два-три каскада без особого ущерба для здоровья. Жестом показав Мейлишах завершать первый круг, Хадидже пошла на второй, но на этот раз медленно, повторяя каждый этап и с подробными пояснениями для Кюмсаль.

Кюмсаль больше не притворялась равнодушной и незаинтересованной – подошла вплотную, заглядывала через плечо, азартно переспрашивала, а иногда и сама хваталась за массируемую ступню, если какой-то прием казался ей не совсем понятным и требовал растолкования на пальцах. Вернее, под пальцами. Видя такую заинтересованность наставницы, остальные гедиклис тоже осмелели и подтянулись поближе, Хадидже видела их осторожное приближение краем глаза, но массажа не прекратила. Было бы из-за кого! Эти пустоголовые все равно не запомнят, а если и запомнят, повторить правильно не сумеют.

На середине второго медленного круга Кюмсаль решительно оттеснила Хадидже и повела массаж сама – теперь они работали на пару с Мейлишах, а Хадидже только приглядывала за действиями обеих и поправляла, если требовалось. Но требовалось редко. Да что там! Вообще почти что никогда не требовалось поправлять ни Кюмсаль, ни Мейлишах. Гордость за других, оказывается, ничуть не менее приятна, чем когда радуешься успехам собственным. Даже, может быть, и больше, ведь радуют не только сами успехи твоих подруг (а, значит, и твои собственные в глазах Кёсем), но и того, что достигнуты они только благодаря тебе. Не было бы тебя – не было бы и успехов. Интересное ощущение, очень приятное.

Из горячего зала вышли еще две калфа и одна из старших наложниц, непонятно чьих; хотели мимо пройти, но остановились, присмотрелись, прислушались – да так и остались в массажной. Отлично! Чем больше значимых людей увидят и оценят ее умения, тем лучше! Правда, повизгивания евнуха мало походили на рычание удовлетворенного льва, ну так ведь он и не султан, а всего лишь евнух, чего от него еще ждать-то?

Хадидже как раз подошла к «Трем Пикам Высшего наслаждения» и проработала первый, когда евнух разрыдался и принялся умолять будущих хасеки сжалиться над несчастным и отпустить, поскольку у него больше нет сил. Пришлось отпустить – не препираться же с глупым евнухом на глазах у наставниц и старших наложниц? Действительно глупый! Ведь никаких сил от него вовсе и не требовалось, лежи себе и лежи! Не мог потерпеть совсем чуточку! Хадидже как раз собиралась объяснить и показать на примере, почему три пика надо проходить именно в такой последовательности, а никак не иначе. Ну и как показать, если не на ком?

Конечно, хорошей перчатке богини не до́лжно испытывать эмоций, и Хадидже это понимала, пожалуй, лучше, чем Шветстри или даже Кюджюкбиркус – что первая вообще понимать могла, малявка неразумная?! Да и мелкая птичка недалеко от нее улетела, если уж на то пошло, с высоты своего нового имени Хадидже это видела отлично. Хорошая перчатка должна быть бесстрастна и пуста, должна быть готова в любой миг дня или ночи наполниться волей богини и эту волю исполнить. Если перчатка окажется набита разным ненужным богине хламом, та вполне может выбросить ее и найти другую, более подходящую, более достойную, более умеющую быть пустой… Нет, о таком не надо даже и думать! Не может во всем подлунном мире быть никого, достойного более Хадидже, и богиня это отлично знает, иначе не помогала бы так часто. Хадидже послушна одной только воле богини, ловит ее малейшие намеки и старается предугадать. Хадидже – хорошая перчатка, богиня будет довольна.

Однако даже самой хорошей перчатке дозволено испытывать удовольствия от того, что полезно для дела богини. От правильно выполненной работы, к примеру. От настороженного удивления в глазах тех, кто еще вчера и глядеть-то на тебя не хотел. От чистого восторга Ясемин, у которой – ну наконец-то!!! – что-то вдруг получилось. От одобрительных взглядов Кёсем и благодарной улыбки Мейлишах. Даже от завистливого уважения Кюмсаль, которая теперь совсем иначе смотрела на Хадидже, не так, как в самом начале, когда только вошла и спросила: «Что тут происходит?» Как на равную или даже обошедшую в чем-то. Буркнула себе под нос: «Далеко полетишь, пташка… эх, если бы я в твои годы так умела…»

Тихо буркнула, не расслышал никто, разве что только Хадидже и расслышала. Ну да прочим и незачем. Особенно гедиклис. У них свои мелкие цели – как бы протиснуться поближе, на глаза попасться и приятное впечатление произвести. Теперь уже и на Хадидже тоже, мелкие-то мелкие, а догадливые, сразу сообразили, куда ветер дует. Суетятся вокруг, только что в рот не заглядывают, две малявки чуть не подрались из-за того, кому из них принадлежит честь подать Хадидже банные сандалии и полотенце. Крутились вокруг, старались всячески услужить, не иначе, как сами себя уже произвели мысленно в бас-гедиклис Хадидже.

– Обидно видеть, как наглые выскочки глумятся над вековыми традициями Дар-ас-Саадет и втаптывают в грязь честь султанской избранницы, равняя себя с прислугой и выполняя ее обязанности.

Голос у Халиме-султан отвратителен – мерзкий, скрипучий, режет уши. Гадкий голос. А слова еще гаже. Падают прямо в душу как дохлые жабы – и хотелось бы выкинуть, да противно дотронуться. Ведь нарочно пришла, не париться – иначе оставила бы в илыклыке богатый халат валиде, замоталась бы в банную накидку. Так ведь нет, стоит при полном параде и в окружении злорадно улыбающихся подпевал. Значит, кто-то из гедиклис успел сбегать и доложить. Интересно, кто такой шустрый?

– Чесать пятки – разве это достойное занятие для избранной?

Подпевалы дружно захихикали. Ах, до чего же мерзкая старуха! Стоит у входа в илыклык, смотрит надменно. И когда только войти успела? Заметь ее Хадидже вовремя, вела бы себя поскромнее, не та это женщина, перед которой умной гедиклис стоит показывать свои умения. И уж чего точно не стоит делать, так это возражать. Молчать, сгибаясь в почтительном поклоне, и кивать – тогда она быстро успокоится и забудет, и даже наказать недостойных требовать не будет. Только ни в коем случае не возражать, даже самым почтительным образом! Хадидже это знала отлично.