Фатиме слова Мейлишах, конечно же, не понравились. А еще меньше понравилось ей, что слова эти вызвали смех, – ведь даже ребенку понятно, что смеялись отнюдь не над Мейлишах. Фатима набычилась, уперла руки в бока, попыталась просверлить Мейлишах взглядом. Когда же поняла, что ее разъяренный взгляд не произвел ожидаемого впечатления – да вообще никакого впечатления не произвел, если на то пошло! – то выпалила:

– А вот Халиме-султан – именно так! Кёсем – простая хасеки, а Халиме-султан – валиде, мать Мустафы, да правит он вечно! И кто же из них главнее? Кто настоящая хозяйка гарема, а?!

И оглядела всех победно, словно привела неотразимый довод.

Теперь уже хихикали все. Даже Хадидже, переглянувшись с Мейлишах, не удержалась и прыснула. Ну да, ну да. Кто же истинная хозяйка, а?

– Конечно, Кёсем! – пискнула малявка, та, что сама себя назначила в бас-гедиклис Хадидже и таскалась за нею повсюду, поднося то сундучок с красками, то свернутую циновку, то какую другую нужную вещь и развлекая Хадидже своими детскими выходками и вроде как необдуманными словами.

Такая вся из себя бесхитростная-бесхитростная, наивная да невинная! Вот и сейчас вроде как ляпнула, не подумав, и тут же испуганно прикрыла ротик ладошкой и совсем-совсем растерянно заморгала серо-зелеными глазками, когда Фатима начала топать ногами и плеваться, крича, что все они глупые и не понимают истинного положения вещей. Только если присмотреться к этим невинным глазкам, становится видно, что они вовсе не наивные, а очень даже хитрые. Эта малявка никогда и ничего не говорит, не подумав. И не делает.

Хадидже давно уже поняла, что сероглазая мелочь вовсе не такая наивная, как хочет казаться, но ее это не особо заботило. Хитрит мелкая? Ну и пусть себе хитрит, Хадидже от того ни жарко, ни холодно. Вернее – нет. Как раз таки льстило, что хитрая и расчетливая умница выбрала себе в покровительницы не кого-нибудь, а именно ее, Хадидже. Мелкая ничего не делает просто так, руководствуется не чувствами, а точным расчетом и выгодой. Значит, почувствовала силу за Хадидже (именно за ней, а не за той, которая по воле Кёсем должна быть ей «как сестра»!), значит, Хадидже все делает правильно на радость богине и Аллаху, что не может не радовать хорошую перчатку, и это правильная радость, дозволенная.

К тому же не стоит забывать и про то впечатление, которое наличие персональной прислужницы производит на окружающих: ведь если у тебя есть бас-гедиклис, значит, сама ты никак не можешь быть просто гедиклис и статус у тебя более высок, чем кажется на первый взгляд. И вот уже то одна, то другая, вроде бы равная тебе, первой кланяется, а то и спешит что-нибудь подать или уступает лучшее место – просто так, на всякий случай. Вдруг действительно твой статус изменился, а она и не заметила? Вдруг другие заметили то, что проглядела она, и молчат к собственной выгоде, и ей теперь грозит остаться в дурах из-за собственной недогадливости!

А другие все это видят. И убеждаются в правильности первоначального впечатления. И сами наперебой начинают стараться угодить, чтобы прочие не опередили. Дальше – больше. Тут главное – самой молчать и особого к себе отношения не требовать, они сами должны себя убедить, только тогда все пойдет как по розовому маслу. Так что прогонять хитрую малявку или давать ей суровую отповедь Хадидже не собиралась, ее преклонение и услужливость были не только приятны, но и полезны, да и богиня наверняка была бы довольна. Пусть пока льстит себя надеждой, что удачно устроилась. Пока. Приближать ее к себе и тем более оставлять в бас-гедиклис, когда наличия таких прислужниц будет требовать статус, Хадидже не собиралась тоже: слишком хитрая.

Тем временем Мейлишах, продолжая хихикать, повернулась к Хадидже, которая как раз закончила обрисовку губ, и восхищенно ахнула:

– Ты такая красивая!

– Да-да! – тут же подхватила хитрая малявка, имени которой Хадидже не давала себе труда запомнить. – Самая красивая! Вылитая Кёсем! Точь-в-точь! А покажи нам Кёсем, а? ну пожалуйста-пожалуйста!!!

– Ну вот еще! Незачем, – фыркнула Хадидже, отворачиваясь. Но слова эти были ей приятны. И она знала, что даст себя уговорить, хотя бы назло Фатиме, которой наверняка будет неприятно вспоминать собственную глупость, когда приняла она за Кёсем не Хадидже даже, а тогда всего лишь Кюджюкбиркус, и расстилалась циновкою пред ногами простой гедиклис.

* * *

Кёсем, гордая, надменная и стремительная, ходила по залитому солнцем дворику, отдавала распоряжения служанкам, устраивала выволочку невидимым евнухам, распекала рассевшихся у стены гедиклис за нерадивость и неподобающее поведение. А те действительно вели себя совершенно неподобающе – вместо того чтобы устрашиться и преисполниться раскаяния, давились от хохота в ответ на каждое новое распоряжение или суровый разнос. И чем больше возмущалась Кёсем, чем суровее она их распекала, тем сильнее они смеялись. Словно она не ругала их вовсе, а щекотала им пятки! Некоторые даже на землю попадали от смеха, не в силах ни стоять, ни сидеть спокойно, другие же и смеяться уже не могли, стонали только.

Кёсем стояла у резной решетки крытого балкончика и смотрела на саму себя, ходящую по залитому солнцем двору. Она не боялась, что ее увидят увлеченные разыгранным представлением гедиклис – сквозь узкие прорези решетки, снизу, да тем более с яркого света, разглядеть что-либо в полумраке балкончика не представлялось возможным. Этот наблюдательный пункт использовало не одно поколение валиде для тайного присмотра за младшим гаремом, и ни разу никто из наблюдаемых ничего не заметил. Кёсем в бытность свою гедиклис и сама не замечала ничего, пока не стала хасеки и не была допущена к тайному знанию. Подобных балкончиков на территории дворца было довольно много, а еще были тайные лестницы, вроде бы никуда не ведущие, и слуховые трубы, и крохотные внутренние галерейки, рассчитанные на одного человека, – много чего полезного было в Дар-ас-Саадет, о чем рано пока знать юным гедиклис.

Впрочем, не таким уж и юным…

Кёсем еще раз внимательно осмотрела Хадидже, так ловко и похоже изображавшую ее перед своими товарками. Хороша. И похожа. И дело тут даже не в сходстве фигур или правильной накраске – в движениях, интонации, жестах. Взрослых жестах, взрослой интонации и движениях тоже взрослых, маленькие девочки двигаются совсем иначе. Фигурка пока скорее мальчишеская, чем женственная, ну так и сама Кёсем никогда не отличалась пышностью форм. И это ничуть не помешало ей родить сыновей, и даже стать хасеки это не помешало ничуть. Только самые глупые наложницы полагают, что в этом деле формы – главное. Умные понимают, что внутреннее содержание куда важнее.

Хадидже выросла – выросла во всех смыслах, не только телесно. Научилась заботиться не только о себе – сегодня, к примеру, помогла накраситься Ясемин, а с Мейлишах все утро повторяла «проходку бара́», которую той никак не удавалось освоить. Да и вон за совсем мелкой девочкой из последнего набора приглядывает, как же ее зовут, эту сероглазую малявку? Впрочем, это сейчас неважно, она пока еще слишком маленькая.

А важно то, что Хадидже готова. Ясемин тоже, и в какой-то степени Мейлишах.