Им-то и оказался Ронни Бэрд.

Я не сразу узнал его, хотя и видел на несколькихпрезентациях его павлиньих выставок: Мари-Кристин, души не чаявшая в Ронни,таскала меня туда с завидным постоянством. Адская смесь клюшки для игры в гольфи квелого электронного тамагочи, владельца гарема и евнуха при нем – вот кембыл Ронни Бэрд. Его приход сразу же сделал бессмысленным не толькосуществование букинистического магазинчика Бабетты, но и само изобретениекнигопечатания. А тисненные демократичной позолотой Сартр, Миллер и ГертрудаСтайн тотчас же пали ниц перед логотипом «Versace» на каблуках павлина.

Золото на логотипе было самым настоящим.

В отличие от самого Ронни – насквозь фальшивого крашеногоблондина с бегающими глазками вуайериста-надомника.

– Книга? – надменным голосом произнес павлин.

– Конечно-конечно, – засуетилась Бабетта, тотчасже упавшая в моих глазах до нуля. Должно быть, Фриш и Дюрренматт не шли ни вкакое сравнение с логотипом «Versace» на каблуках.

Чтобы не видеть позорного акта капитуляции и осквернениясвященных гробниц, я отвернулся.

– Завернуть вам ее? – откровенное пресмыкательстводо этого вполне независимой Бабетты добило меня окончательно.

– Как вам будет угодно.

Пожелай только Ронни Бэрд – и Бабетта упаковала бы «ArsMoriendi» во что угодно: в раритетные плакаты Тулуз-Лотрека, в штандарты КарлаДвенадцатого, в шлейф воспоминаний о шестьдесят восьмом, даже в своюсобственную юбку. Но такую жертву павлин вряд ли бы оценил, и Бабетте пришлосьдовольствоваться самой обычной папиросной бумагой.

– Вы не оставите свой автограф, мсье? –заискивающим контральто пропела Бабетта.

– Автограф?

– Ну да… У нас уже есть автографы Кении Дорхэма, ЭндиУорхолла, Майкла Фрэнкса и Аманды Лир – теперь хотелось бы получить и ваш…

«Что за бригада? Попечители твоей книготорговой богадельни?»– именно это было написано на лице Ронни, но на автограф он все-такисогласился. Спустя две минуты небрежные каракули (гибрид иероглифов ивавилонской клинописи с закорючкой на конце) заняли свое место на стене позадиБабетты. А еще спустя минуту мазила покинул магазинчик, унося с собой «Искусствоумирания».

«Искусство умирания», по праву принадлежащее мне.

Мне и Анук, моей девочке.

Интересно, каким образом здесь вообще оказался Ронни Бэрд?До этого в своих многочисленных интервью он исповедовал полную свободу откультурного наследия какой бы то ни было эпохи, резво откликался на прозвище«анфан террибль», а из собственной дремучести соорудил умопомрачительную фишку.Случайно забрести в крохотный, лишенный всякого промоушена букинистический онне мог: случайно типы, подобные Ронни, появляются только на приеме вБукингэмском дворце и на собственных похоронах. И почему он выбрал именно «ArsMoriendi»? Или это тоже был не случайный выбор? Совсем не случайный, учитывая,что Ронни отложил книгу, чтобы потом вернуться за ней. А если добавить к этому,что накануне вечером я выудил из рюкзака Анук его визитку…

– Вы знаете, кто это? – голос Бабетты все ещеподрагивал от мимолетного соития с каракулями, начертанными лапой павлина.

– Понятия не имею.

– Это же Ронни Бэрд. Художник, очень знаменитый. Весь Парижо нем говорит. Его последняя выставка – настоящий культурный шок.

– Вы пали жертвой?

– Я была на ней два раза. И знаете… Он очень похож намоего парня…

Час от часу не легче. С другой стороны, послужной списокБабетты может занять не один блокнот имени Франсуазы Саган, даже если исключитьиз него Фриша и Дюрренматта.

– Того, который не успел стать известным писателем?

– Нет, другого. Который не успел стать известнымджазменом.

– Он тоже трагически погиб?

– Нет, – Бабетта хихикнула, обнажив хорошоподогнанный каркас зубов. – То есть в каком-то смысле он действительнотрагически погиб. Для меня и для джаза. Теперь он министр сельского хозяйства.Какая гадость…

Оставаться в магазинчике больше не имело смысла, и язасобирался. Мои телодвижения не остались незамеченными для Бабетты, и онасразу погрустнела.

– Уже уходите?

– Пожалуй…

– Так как насчет «Магической книги папы Гонориуса»?Очень редкое издание. И стоит неправдоподобно дешево, учитывая ее превосходное состояниеи несомненную ценность для коллекционеров…

– В другой раз. В другой раз я непременно ее куплю. Акак у вас появилась эта книга?

– Папа Гонориус?

– Да нет же… «Ars Moriendi». Искусство умирания.

Даром что на мне не было узких солнцезащитных очков – этогопропуска в ее расклешенную и затянутую широким поясом молодость; Бабеттехотелось удержать меня – хотя бы еще на несколько минут. Уплывший с РонниБэрдом «Ars Moriendi» – чем не предлог?

– О, это долгая история… Вы ведь торопитесь?

– Ничего, несколько минут у меня есть.

– Боюсь, что нескольких минут не хватит… Но мы бы моглипосидеть где-нибудь за чашкой кофе. Поболтать…

Пару секунд я переваривал услышанное. Похоже, увядшийбукинистический лютик решил назначить мне свидание. Странная фантазия, учитываяпреклонный возраст Бабетты. Даже мое гипотетическое сходство с ее покойнымбой-френдом этого не извиняет. Но ради «Ars Moriendi» я готов был встретиться скем угодно.

– Обычно я закрываю магазин в шесть. – В самыйпоследний момент Бабетта испугалась сама себя, должно быть, увидела собственноеотражение в моих расширившихся зрачках. – И вы всегда можете найти меняздесь. Кроме воскресений, разумеется.

– Я обязательно загляну.

– Вы очень милый молодой человек. Милый ивпечатлительный. Мне кажется, вы должны писать тонкие вещи. Работаете надроманом, признавайтесь?

– Как вы угадали?

– О, я знаю толк в пишущих мальчиках. Они всегдасочиняют романы, даже если эти романы состоят из двух страниц. У вас странныйакцент. Откуда вы?.. Подождите, я попробую угадать. Грек? Югослав? Испанец?..

Если Бабетту не остановить, она поднимет на ноги и без тогонеспокойный юг Европы.

– Вы почти угадали. Я из Страны Басков, – черт егознает, почему я сказал именно это.

– Я не могла ошибиться. Мой парень тоже был испанцем.Он бежал от Франко в шестьдесят пятом, – Бабетта осеклась и прикрыла ротладонью. – О, боже… Никаких дат, в моем возрасте даты удручают, а вы такоймолодой… И… вы так и не сказали, как вас зовут.

– Не сказал? Кристобаль.

Никакого другого испанского имени мне в голову не пришло,только оно и вертелось на языке. Кристобаль Баленсьяга, никак иначе, великиймодельер и философ моды, один из кумиров Мари-Кристин; она умела запудрить мнемозги своими кумирами, Мари-Кристин.