Бадди и вовсе не было в салоне, а от лобового стеклаостались одни ошметки.

Все еще плохо соображая, я с трудом открыл дверцу и выбралсянаружу.

Грузовик с лионскими номерами как сквозь землю провалился,но то, что я увидел спустя несколько секунд, заставило меня навсегда позабыть онем. Открывшееся взгляду больше всего напоминало пейзаж после битвы. Бедолага«Ситроен», чудом увернувшийся от грузовика, нашел свой конец у фонарногостолба: правая часть капота (именно на нее пришелся основной удар) была смята влепешку, в то время как левая почти не пострадала.

Машинально сделав еще несколько шагов, я наткнулся на лужукрови, а потом – на Бадди, из которого эта кровь и вытекала.

Громила нигер был мертв.

Мертв. Мертвее не придумаешь. Очевидно, от удара о столб онвылетел через лобовое стекло и приземлился самым неудачным образом – на захватыавтопогрузчика, стоявшего поблизости, у приземистого здания – то ли склада, толи оптового магазина. Два стальных вилочных захвата – два из трех – пронзилиБадди, как кусок прогорклого масла. И вышли наружу, почти не попортив жилетки,разве что сделали ее меховой подбой темно-вишневым, редкий, глубокий цвет;Мари-Кристин, вот кто оценил бы его по достоинству.

Колени Бадди были согнуты, как будто он хотел преклонить ихперед собственной смертью. И не успел. Да и смерть не стала церемониться сновообращенным, выглядел толстяк отвратительно: полуспущенные, изодранныебрюки, одного ботинка нет и в помине, к тому же кожа на пятке оказаласьпотрескавшейся.

Я приблизился к мертвецу почти вплотную, ступни Баддиволновали меня даже больше, чем собственный бок. В широких, похожих нахирургические надрезы трещинах стояла кровь, при известной доле воображенияможно было принять Нигера за разжиревшего черного Иисуса, еще не снятого состоль причудливого креста. Но вообразить, что всего лишь несколько минут назадот него исходил аромат лотоса и магнолии, было невозможно. Запах покинуллже-Иисуса вместе с жизнью, теперь Бадди пах, как и положено пахнуть черномуподонку, – мускатом, гашишем, фаст-фудом и дешевым гостиничным сексом,ничего больше, даже лужа крови не облагородила эту помойку.

Запах ушел, но теперь я знал, где искать его.

В моей собственной голове, вот где.

Слегка подпорченной аварией, слегка кружащейся, нодостаточно крепкой, чтобы удержать подобную драгоценность. Я мог выманить запахв любой момент, ничего ему не суля. Что тут же и проделал, нисколько несмущаясь вонючей туши нигера. И жимолость, и жженый мед, и ветивер, – всеоказалось на месте, ничего не потерялось, ничего, вплоть до самогораспоследнего, самого крошечного цветка гиацинта. Обласкав запах ноздрями иснова загнав его под черепную коробку, я успокоился окончательно. Никуда ты неденешься, голубчик, паразитировать на вонючке Бадди – не самое большое счастье,я тебя понимаю, но со мной ты можешь остаться. Со мной все будет по-другому, яобещаю.

– Я обещаю, – я сказал это вслух и равнодушнораздавил окурок сигары, наконец-то покинувшей губы Нигера.

Так же равнодушно я слушал вопли Тома. Они не прекращались,но мысль о том, чтобы помочь меченому орангутангу, даже не пришла мне в голову,в конце концов, никто иной, как этот недоносок, собирался спустить с меняшкуру. Да и саднящей болью в боку я, скорее всего, тоже был обязан ему. Удар остолб ни при чем, я дешево отделался, другое дело – финка Тома. Неизвестно,насколько глубоко она вошла.

Но об этом лучше не думать.

Единственное, что я могу сделать, – побыстрее убратьсяотсюда. Люди могут появиться здесь в любой момент; наверняка кто-то виделаварию и уже вызвал патруль, а французская жандармерия ждать себя не заставит.

И все-таки я ушел не сразу. Попрощаться со шрамомплосконосого – именно это я и собирался сделать. Именно это я и сделал.Незадолго до аварии Тома слегка приспустил стекло, и теперь сквозь него темнелащека с бледным шрамом. Довольно изящный вензель, напоминающий латинскую «V».Легкий росчерк, галочка в графе – «дело сделано».

Увидев меня, Тома притих.

– Эй, ты… Помоги мне…

Нет, «V» была не столь совершенна, как могло показаться напервый взгляд. Что-то мешало ее целостному восприятию.

– Помоги, слышишь, собака… Помоги мне выбраться…

Маленький отросток, идущий от одного из двух стволов, какбудто шрам не только утвердился на щеке Тома, но и выпустил маленький корешок.

– Так и будешь стоять? Помоги…

Я здорово ударился головой, никаких сомнений. Отросток прямона моих глазах удлинился, превратился в довольно прочную перекладину и соединилобе части шрама. От почти фотографического сходства с «V» и следа не осталось.Теперь это…

– Неужели бросишь меня здесь, сволочь?.,

…теперь это больше напоминало перевернутую «А».

«Ars Moriendi», только без налета готики. Я здорово ударилсяголовой. «Ars Moriendi», искусство умирания, но я знал точно – Тома не умрет. Яоткуда-то знал это.

Осыпаемый проклятьями, я покинул место аварии, стараясь идтикак можно быстрее. Боль в боку подгоняла меня, она тащила меня на поводке илишь спустя несколько сот метров заставила остановиться. Присев на корточки учахлого деревца, я проводил глазами машину «Police-Secours», вовремя ониподоспели. Во всяком случае, теперь за судьбу Тома можно не волноваться.Кровоточащий бок – самое время подумать о нем. Вряд ли поблизости обнаружитсяаптека, а если и обнаружится, я, при самом благополучном раскладе, поцелуюзамок на двери, не пилить же на Елисейские поля, в круглосуточную. Вялопоразмыслив над ситуацией, я стянул с себя безнадежно испорченную рубаху, заней последовала футболка со срезанной этикеткой «Fendi», на бок, залитыйкровью, лучше не смотреть. Так, не глядя на сочащуюся кровь, я проделал ещенесколько нехитрых манипуляций: порвал футболку на полосы, зафлажковал ранусобственными носками и, как мог, сделал себе перевязку. Не бог весть что, но додома добраться можно.

…Я ввалился в квартиру ровно через час и, как подкошенный,упал в прихожей.

И лишь еще спустя полчаса нашел в себе силы, чтобыподняться. Порез не был глубоким, финка вошла в тело сантиметра на полтора, ноболь от этого не становилась меньше. Я извел на рану весь имеющийся в наличиийод, предварительно продезинфицировав ее всем имеющимся в наличии виски. Послечего оставалось заклеить ее пластырем.

И отрубиться до утра.

Напрасный труд, только идиот может рассчитывать на сон вмоем положении. А если я и засну, неизвестно, что мне приснится. Бадди и егоподручного я не боялся вовсе, даже два стальных ножа в спине у Нигера непроизвели на меня должного впечатления. Шрам на щеке Тома, видоизменившийсяпрямо у меня на глазах, тоже можно было списать на последствия аварии.Оставалась тайна запаха, уж не ее ли разгадку я боюсь подсмотреть во сне?