И Варфоломей, описав рукой в воздухе круг, уронил ее на песок.

– Загораете? – спросил запыхавшийся Арсен и подозрительно посмотрел на нас.

– Обсыхаем, – недовольно буркнул Варфик. – А ты чего?

– Так, ничего... – замялся отец. Он не знал, чем аргументировать свой приход на пляж, потому что супруга его, видимо, поделилась своими соображениями по поводу наших отношений с Варфоломеем, и у Арсена была заготовлена гневно-обличительная речь – он ожидал увидеть на песке наши сплетенные в любовной страсти тела (а может, и еще чего похуже!). Не увидел – и растерялся! – Я это... Мать там... Ужинать вас зовет, – выкрутился он.

– Ты одевайся, мы тебя на горке подождем, – бросил Варфик и увлек отца за собой. Не прошло и секунды, как до меня донеслось гневное: «Значит, следишь за нами? Мать попросила?»

– Я попросил бы не разговаривать со мной в таком тоне! – злобно ответил Арсен.

– Ведь ты никогда не спускаешься к морю. Что же сегодня тебя побудило?

– Нам с матерью хватит Марата! Аза не переживет...

Чего именно не переживет Аза, я не расслышала – сильный ветер унес эти слова в сторону аула, где скорбела вдовица.

– Выходит, я освобожден от обязанности сопровождать ее на пляж?

– Это нехорошо. Ты ведь знаешь, как Аза говорит... Гость – посланник бога, и с приходом гостя в дом приходят счастье и радость. Сопровождать ты ее можешь, но ты должен понимать... – и снова то, что должен был понимать Варфик, унесло, на сей раз ревом самолета, и рассыпалось над домом несчастной вдовицы.

Вот сейчас мы уж точно находились на грани провала, и, скажу честно, после этого неприятного инцидента мне стало не по себе – чувствовала я себя ужасно, отвратительно просто – такое впечатление, что снова с бегемотом встретилась или в выгребную яму свалилась – будто вся в дерьме перепачкалась, а воды рядом нигде нет.

На следующий день, стоило только по дороге к морю Варфику приблизиться ко мне с намерением заключить меня в свои объятия, я убегала от него, как ошпаренная. Бегала я от него так все утро, пока не накатила на меня волна невыносимой нежности, любви и какой-то неуправляемой потребности оказаться в его руках.

– Давай поговорим, – предложил он, пересыпая бледно-желтый искрящийся песок из одной руки в другую. Я решила, что буду выглядеть очень умной, если ничего не отвечу. – Они догадываются, но наверняка ничего не знают. А не пойманный – не вор. Давай теперь вон там купаться, – и он указал рукой вдаль – где белел корпус санатория. – Пошли туда! – Он схватил меня за руку и потащил вдоль берега.

Теперь мы кувыркались в песке за триста метров от насиженного места, и о нашем новом пристанище не ведал никто. В выходные с Нуром мы купались где обычно – о нашем рае, сокрытом от посторонних глаз высокой каменной стеной санатория, не знала ни одна душа. Но противный ушастый мой «жених» сразу почувствовал, что его приезду тут никто не рад, никто не ждал здесь его всю эту неделю, пока он трудился на ниве металлообрабатывающего завода имени лейтенанта Шмидта. Мало того – им тут тяготились, с трудом перенося его присутствие.

Что к чему, то есть истинное положение ситуации, в которой оказался Нур, он понял спустя полтора часа пребывания на даче, когда приметил, как запросто Варфик взял меня за руку, как, забывшись, обхватил за талию, и совсем уж стало все ясно моему «жениху», когда он увидел, как ненавистный шурин вдруг взял и пылко чмокнул меня в щеку на пляже. Стерпеть и оставить просто так все то, чему ябеда Нур стал свидетелем, он, конечно же, был не в состоянии, и он принялся отпускать желчные неприличные шутки в мой адрес. Когда же Цыпленок не сдержался и кинул камешек в огород шурина, Варфик догнал сквернослова и, от души того отколошматив, предупредил, что если Нур еще хоть раз откроет свой поганый рот или проговорится кому-то, то металлообрабатывающий завод лейтенанта Шмидта понесет тяжелую утрату в лице мальчика на побегушках, которого зовут Нуром.

– Понял? – спросил Варфоломей после доступного и вразумительного объяснения.

– Между прочим, Дуня – моя невеста! – вспыхнул тот и с жаром принялся что-то доказывать, однако я не могла уже этого слышать, так как стояла по пояс в воде. Но предположить, что именно говорил мой «жених», размахивая руками, было не так уж трудно. Наверняка он просил шурина оставить меня в покое, вспомнив, скольких трудов стоило ему и его семейству вытащить меня в гости (для Нуровой дальнейшей жизни, а отнюдь не для личного счастья Варфика!). Как много было потрачено на междугородние разговоры! А какие издержки претерпело семейство на предсвадебные подарки! Одни мельхиоровые ложки во что им обошлись – чайные, десертные, столовые! Не говоря уже о позолоченных поварешках и наборе блестящих ножей, которые у нас с мамашей вызвали некоторую смятенность чувств. Не преминул он также выудить из памяти и тот самый кубок для вина, изготовленный непонятно из какого металла, напоминавший мне всегда чашу Святого Грааля, в форме полуоткрытого гигантского тюльпана на короткой ножке, расширяющейся к основанию (круглой подставке). Но мощный кулак Варфика у самого его носа заставил на тот момент замолчать Нура... Но лишь на тот момент.

А через два дня о наших любовно-романтических отношениях с Варфоломеем стало известно как семье Марата, так и Эльмириной. Все они занервничали, забеспокоились, потому что не знали наверняка, какие между нами отношения в действительности. Больше всего тревожилась Аза, которая не сомневалась, что дело у нас уже зашло далеко – настолько далеко, что вся романтика осталась в прошлом. Сердце бедной женщины было окончательно истерзано ядовитой змеей, которая вползла в ее душу незаметно и неуловимо, но, по Азиному глубокому убеждению, с большим опозданием. Мысль о том, что и второй ее сын не женится на родовитой Хатшепсут, не давала ей покоя: она потеряла аппетит, сон был утрачен, нервы – на пределе.

После двух недель моего пребывания в гостях у Маратовых родителей все, кроме Варфика, жаждали только одного – жаждали и ждали, когда я наконец уеду обратно в Москву. Ну, на худой конец, перееду к Раисе и Соммеру – они уж как-нибудь потерпят мое присутствие.

Мы же, очарованные друг другом, целиком и полностью поглощенные любовью, расстроились поначалу – попереживали денек-другой, потом плюнули на Азу с ее среднеазиатской коброй, которая зловеще раздувает капюшон и шипит, свившись вокруг ее сердца в три кольца; на Арсена, который по наущению супруги тщетно разыскивал нас каждый вечер на прежнем месте у моря, на Раису, Нура, Эльмиру, которые, в свою очередь, злились из-за неудавшейся нашей с Цыпленком свадьбы и больших издержек. Соммеру, как я потом узнала, было наплевать на издержки и несостоявшийся брак сына – он философски молчал и, может, поэтому остался в моей памяти светлым пятном среди всего Мириного семейства.

И наконец, произошло событие, которое, казалось бы, могло послужить отличным поводом к моему отъезду из дачного плоского домика с верандой с увитым виноградом потолком. Произойти-то оно произошло, но, напротив, задержало мой отъезд на некоторое время – событие страшное, в результате которого я чуть было не распрощалась с жизнью. Так всегда случается – думаешь, что будет непременно так-то и так-то, а на деле получается совсем иначе.