– Люди вышли? Все успели?

– Что? – Белов повернулся к танкисту. – Да, все. Молодец, ловко ты снес дверь. Дубовая, на цепях и кованых петлях. Вручную хрен бы мы ее открыли. Да и жарило как! Москвичев вот погиб. Какой парень был боевой! А эти… Не понимаю. Второй год воюю и никак не могу в толк взять, что же это за люди такие. Какие матери их рожали, а, Лешка? Живьем сжигать простых жителей села, которые им ничего не сделали! Они же нас за людей не считают! Понимаешь ты, Лешка?

– Ты только не вздумай, Захар, приказать пленных расстрелять, – на всякий случай сказал Соколов.

– Приказ, говоришь. – Капитан посмотрел на небо, вздохнул и с болью в голосе продолжил: – Мне теперь надо будет как-то суметь остановить своих ребят, сделать так, чтобы они тут всех фашистов до последнего не положили, штыками не перекололи как свиней, псов бешеных. Меня бы кто связал. Я ведь и сам нестерпимо хочу всю эту нечисть загнать в какую-то хату и сжечь. Одно останавливает. Хозяева этой хаты без крова над головой останутся. – Белов вдруг усмехнулся, посмотрел на танкиста и спросил: – Что, испугал я тебя? Я в норме, не беспокойся, Леша. Я такого уже навидался. Это в первые дни войны за пистолет хватался, а сейчас сдерживать себя научился. Когда в сердце у тебя только злоба, то ты теряешь голову, можешь окончательно лишиться ее в бою и людей своих погубить. Злость должна быть ясная и расчетливая. Она обязана стать стимулом, а не ослепляющей яростью, поддерживать желание изгнать с нашей земли эту черную напасть. Знаешь, из-за чего у меня на душе плохо, даже хуже всего? Я часто думаю о том, что все забудется, закончится. Наступит мир, а я так и не смогу спокойно слышать немецкую речь. Палец ведь сам на курок жмет, только из-за нее. С этим мы как жить будем?

– Нам бы дожить до победы, а там уж как-нибудь разберемся. Тогда все по-другому будет, – ответил Соколов.

Над селом повис черный дым. Со всех сторон раздавались крики. Матери искали своих детей, звали их истошными голосами. Кругом смрад, ужас и горе.

Со стороны околицы донесся страшный шум, крики, громкий плач. Соколов обернулся и увидел, что двое автоматчиков вели к командиру батальона немецкого офицера, а еще трое отбивались от растрепанных женщин со сбившимися на затылок платками. Те пытались ударить немца лопатой, поленом, а то и просто кулаком.

Когда солдаты подвели немца к Белову, он шагнул навстречу женщинам, поднял руку и проговорил:

– Тише, родные мои! Мы здесь, вернулись к вам. Простите за то, что так долго нас не было. Враг силен, везде горе и огонь. Но мы опять с вами.

Снова поднялся крик и плач. Одна женщина упала на колени и молила солдат больше не уходить. Другие настойчиво требовали отдать им этого немецкого ирода.

Тут к командиру батальона подбежал автоматчик и негромко сказал:

– Товарищ капитан, немецкая колонна идет сюда с северо-востока.

Белов посмотрел на Соколова. Тот кивнул и побежал к своим танкам.

Комбату снова пришлось успокаивать женщин, перекрикивать, упрашивать их.

Наконец, когда шум немного утих, Белов проговорил громко и твердо:

– Гражданочки мои дорогие! Война еще не закончилась. В вашем селе сейчас опять будет бой. Вам нужно уходить, уходить в лес. Возьмите с собой все самое необходимое, прежде всего теплую одежду. Продукты мы вам дадим.

Соколов бежал к танкам, слыша голос Белова. Прав был капитан. Сейчас здесь начнется еще больший ад.

Командиры взводов увидели лейтенанта и спустились с башен.

– Слушай боевой приказ! – торопливо проговорил Алексей. – Орешкин, занимаешь позицию на левом фланге, за деревьями на берегу пруда. Там большие ивы, ты видел их. Не дай немцам обойти нас с той стороны пруда. Держи их в низине, в пойме реки. Они там завязнут. Ты, Полетаев, держишь центр села. Основной удар придется на тебя. Маневрируй между хатами. Там два кирпичных дома, проломи стены, чтобы ствол пушки выходил наружу, бей из засад. «Зверобой» будет у тебя в резерве, поддержит, если станет совсем плохо.

Логунов понял, что Соколов отдает его в подчинение командиру второго взвода, и насторожился. Что задумал лейтенант?

Алексей понял эти мысли старшины, похлопал его по плечу, повернулся к Шурыгину и сказал:

– Все будет нормально, ребята. Теперь ты меня слушай, Остап. Отведи два своих танка в ельник за селом, стой там и не встревай в драку. Увидишь две красные ракеты, потом атакуешь немцев во фланг. Запомни, Остап, не входи в село ни в коем случае, что бы там ни случилось! Бей в хвост тех фрицев, которые еще не вошли в населенный пункт, лупи по замыкающим, панику создавай. Пусть немцы думают, что к нам подошли крупные силы.

– Сколько их? – коротко спросил Полетаев.

– Пока неизвестно. Наблюдатели засекли большую колонну. Есть танки и много грузовиков. Все, взводам занимать позиции!

Отдав приказания, Соколов поспешил назад.

Белов вовсю распоряжался эвакуацией жителей села, уцелевших буквально чудом. Они складывали в кузов грузовика одеяла и теплые вещи, какие смогли собрать. Солдаты покидали туда свои сухие пайки, поставили две канистры бензина. Потом они помогли забраться в кузов нескольким старикам и старухам. Остальные селяне потянулись к лесу пешком, держась друг за друга.

– Все, с этим я управился, – повернувшись к танкисту, сказал капитан и осведомился: – Ты своим задачу поставил, занял оборону?

– Да, мои танки на местах, – ответил Алексей.

– Хорошо. Батальон тоже занимает оборону. Но нам с тобой надо задержаться тут и допросить офицера. Карпов! – крикнул комбат. – Ведите пленного!

Двое автоматчиков подвели к нему немецкого офицера в порванной шинели. Шея тонкая, посиневшая, фуражка нахлобучена глубоко на голову. Немец дрожал то ли от холода, то ли от страха.

Сержант протянул капитану документы, отобранные у пленного.

Тот сразу отдал их Соколову и сказал:

– Смотри, ты у нас немецкий знаешь!

– Майор Карл Фогель, – стал вслух читать Алексей. – Заместитель командира инженерно-саперного батальона, Тридцать четвертый танковый корпус. – Он взглянул на немца и спросил: – Ваша часть входит в состав Девятой армии?

– Я не должен вам отвечать, – побелевшими губами произнес пленный. – Это противоречит присяге офицера немецкой армии. Если бы вы сами…

– Отвечать! – гаркнул Соколов, чувствуя, что теряет контроль и впадает в тихое бешенство. – Говорите, майор, иначе я отдам вас местным жителям, и они сделают с вами то же самое, что вы собирались сделать с ними. Вас сожгут живьем. Вы преступник, а не офицер. Вы садист и убийца,