А потом его будто ушатом холодной воды обдало — образ Алины отодвинулся на целую бесконечность.

Здесь еще Хабиб пыхтел вонючим кальяном.

— Ты когда свалишь в свою Турцию, зверь? — спросил Анцифер так жестко, что турка чуть было не снесло с належанного дивана. К тому же Хабиб разглядел в глазах пасынка холодную сталь. Он очень сильно тогда испугался. — Не кури, собака грязная, в доме! Здесь дети живут!

Даже мать, все слышавшая из кухни, не осмелилась вступиться за мужа. И чудо — вечно орущий Соевый Батончик затих до вечера… Через десять минут кальян переместили на балкон, благо на Москву уверенно наступала весна.

Анцифер промучился до самой ночи. У него поднялась температура, он сидел на ковре сжавшись, притянув к себе колени, и шептал ее имя. В горячке ему казалось, что он видит девушку наяву, с распущенными снежными волосами. Алина что-то говорит ему, но слова разобрать невозможно, он протягивает ей руки навстречу. Но она отдаляется, образ ее расплывается, словно на фотографию растворителем капнули…

Здесь у Птичика отчаянно зачесалась подмышка, будто слепень укусил. Он почесал ее, пальцы провалились в черную дыру, а сердце запрыгало от осенившей его мысли.

— Сок души! — прошептал юноша. — Сок души!..

Он отыскал спрятанный моток лески с крючком, раздвинул пальцами кожу, обнажая дыру полностью, и запустил в нее снасть.

Через два часа промысла он вытащил леску обратно и с волнением уставился на крючок. С него, с трезубца, поблескивающего в свете ночника, свисала выловленная капля. Жидкости натекало с металла все больше, и Птичик, дабы дар не сорвался на ворсистый ковер, мгновенно отправил его в рот. Как и в первый раз, он не смог распознать вкус душевного сока, да и фиг с ним, со вкусом! Несколько секунд он покатал шарик во рту и проглотил его жадно.

И вновь вспыхнуло в мозгу фейерверками и полыхало празднично, а когда салют отсверкал, Анцифер не спеша потянулся за учебником, но, еще не заглянув в него, понимал уже, что все вернулось на свои места, талант восстановился, завелся, словно мотоцикл после заправки бензином, и в голове вновь громоздились цифры, распадаясь на стройные формулы…

Как и предсказывал учитель физики, Птичик экстерном сдал школьные экзамены и без малейшего труда поступил на физмат в РГГУ.

Несостоявшийся гений всюду следовал за своим протеже, контролируя каждый его шаг, а в университете объяснял, что является научным опекуном будущего светила российской физики и математики.

— Я хочу жить в общежитии, в отдельной комнате! — потребовал Анцифер.

— Никак невозможно! — замотал головой опекун. — Тебе всего четырнадцать лет! Пока ты должен жить дома! Хотя бы до шестнадцати! Таков закон!

— О'кей, — смирился юноша до времени.

В университете на его факультете было много талантливых молодых людей. В группу приняли шестнадцать юношей и всего лишь двух девушек-близняшек, сестер Жоровых. Студентки физмата, естественно, не обладали модельной внешностью, скорее, наоборот, их можно было назвать антиподами длинноногих красавиц с других факультетов. Задастые и коротконогие, с большими бюстами и невыщипанными черными бровями, сестры Жоровы вызывали лишь чувство сострадания и легкого отвращения.

Вся мужская часть курса в свободное время фланировала между журфаком и филфаком, где женского пола имелось в достатке, на все вкусы и потребности. Судьба двух студенток физмата представлялась печальной и девственной.

Птичику было всего четырнадцать, и половозрелые девушки журфака и факультета филологии к нему относились как к мальчишке: пусть и гений, но всего лишь пацан-акселерат крутился возле их соблазнительных форм.

Поразмыслив, Анцифер решил действовать по-другому. Он вернулся в альма-матер и пошел на компромисс со своими гормональными желаниями. Анна и Жанна — так звали близняшек, осознавшие ко второму семестру, что их девственности следующее десятилетие ничего не угрожает, решили грызть гранит наук уныло и обреченно, а потому, когда юный, сложенный, как Аполлон, Анцифер стал оказывать им знаки внимания, причем обеим сразу, студентки-сестрички не долго думая вступили с ним в преступную половую связь.

Анцифер проводил с подругами в общаге по трое суток, не выходя из комнаты, обретая с непритязательными девчонками опыт, столь необходимый ему в будущем.

Оказалось, что вундеркинд не только математический гений, но и в любовной сфере одарен Господом щедро.

Общага содрогалась от стонов двух осчастливленных сестер… Анна и Жанна обучили Птичика всему, что сами знали по рассказам и фильмам, а то, что им лишь фантазировалось, незамедлительно опробовалось на практике.

Учитель будущего нобелевского лауреата пытался отыскать опекаемого в недрах общежития, сходил с ума, вдыхая запахи разврата, объяснял каждому встречному, что расход семенной жидкости пропорционален потере серого вещества, а в глубине души мучился, безнадежно мечтая вернуть свою рыжую Джоан и расходовать с ней любовную жидкость до последней капли… Над ним смеялись, особенно девушки. Полуночные красотки открывали двери комнат и как бы ненароком распахивали ночные халатики, ослепляя голодный разум бывшего гения чудом обнаженного девичьего тела…

Через два месяца любовных упражнений эта троица отработала все позиции из «Камасутры», она же устраивала оргии под немецкую порнографию, а однажды, напившись дешевого белого вина, сестры Жоровы и Анцифер бегали голышом по общаге, что и засвидетельствовали камеры наружного наблюдения.

Аморальное поведение сестер обсуждалось всем факультетом. Особенно нимфоманок осуждали студентки с модельной внешностью, ревнующие, что их «Феррари» обошли на повороте не «Порше» или «мерсы», а уродливые «Жигули». Сие нарушение всех моральных и природных правил требовало беспощадного наказания.

Руководство факультета решило не выносить сор из избы, не отдавать под суд Анну и Жанну за растление малолетнего, ростом метр девяносто, мускулистого мальчика, но отчислило девиц из университета с позором. Сафронов был и так неподсуден по причине полного несовершеннолетия.

Близняшки Жоровы уходили с гордо поднятыми головами.

Все студенты мужского пола отметили, что сестры-нимфоманки внезапно похорошели до твердых четверок по пятибалльной системе, а ранее не оценивались вовсе. В облике обеих появилось нечто такое, что обычно сводит большинство молодых самцов с ума. В их глазах навсегда поселилось лукавое распутство и знание, что женское счастье было подарено им жизнью, несмотря на ничтожные математические шансы, и они с благодарностью приняли его. А теперь — хоть потоп!.. Кстати говоря, впоследствии обе выйдут замуж и проживут свои жизни по-женски удачно. Обе назовут своих сыновей в честь Анцифера, что вызовет в жизни детей немало путаницы.

Все студентки женского пола оценили на продемонстрированной в доказательство вины пленке немалую природную одаренность вундеркинда. И кто сказал, что голый мужчина не эстетичен?..

В конце первого курса и начале второго Анцифер вовсю катался на «Феррари» и «Порше», используя отборный девичий парк для успокоения гормонального фона и оттачивания сексуального мастерства.