– Вижу нашего фюрера.

– Где?

– Там, в Южной Америке… Он в гражданской одежде, как простой поселянин, житель Баварии или альпийский предгорий…

– Но это точно не Германия?

– Нет, нет, – заверил я, – рядом же золотое кольцо из цепи Геракла. И река Амазонка… Всё происходит в Южной Америке. Он не просто приехал в гости – он живёт постоянно в тех местах…

Вот большая бухта… Фюрер любит бывать возле неё… Он рисует картины… Да, он стал прекрасным художником. Много картин…

– Какая бухта, Отто? Амазонка начинается в горах. Это очень высокие горы. Там не может быть никакой бухты. Ты ошибаешься!

– Бухта есть. Я вижу её отчётливо. Она западнее гор. Очень большая. Это тихоокеанское побережье. А недалеко город… Называется… Написано по-испански… Похоже на Кито.

– Это где-то на севере Перу… – предположил Карл Краузер и добавил. – Ты ничего не путаешь?

– Нет, нет, – заверил я, – всё верно.

– Что ещё?

– Не могу понять. Картинка «бегает» туда-сюда. Показывают карту местности. Но все названия по-испански. Я не успеваю читать. Но суть понятна. Показано, где он бывает. Живёт в одном месте, рисует в другом. Но район очерчен определённо. От бухты фюрер далеко не удаляется. А! Вот ещё и часы.

– Какие часы?

– Да эти, что я вам отдал!

– Мои часы?

– Да. Они там, в золотом кольце. Внутри лежат…

– Зачем?

– Не знаю… Как будто бы часть ритуала… Но лежат долго. Много лет. Их никто не смеет взять в руки.

– Много лет?

– Много, – соглашаюсь я.

– И что, больше ничего не происходит?

Я вздохнул.

– Мох появился вокруг часов… Время идёт…

Кажется, фюрер умер… Его похоронили в тех местах… До меня дошло: так он ведь жил, как в изгнании! Хотя и вёл себя достаточно свободно, на его жизнь никто не покушался. Странно всё это… Выходит, – заключил я, – мы войну проиграли, если фюрер оказался в изгнании?

– Ты, Отто, – сказал генерал Краузер, – никому не рассказывай о своих видениях. Особенно о нашем фюрере. Это крайне опасно.

Я согласно кивнул. Это и так ясно. Но до чего же тяжело сознавать, что мы проиграли войну. Невероятно! Ещё бои идут в центре России, ещё Крым наш, а я уже знаю, что всё напрасно. Никакие жертвы с нашей стороны не смогут остановить красную армаду.

– Но как же «триста спартанцев»! – невольно вырвалось у меня. – Ведь их священный ритуал, связанный с «запуском» свастики, и их жертвенный расстрел разве не должны были повлиять на ход истории, перевернуть военные действия в нашу пользу? Это ведь главное!

– Должны были, – согласился генерал, – по крайней мере, мы все очень на это надеемся. А то, что увиделось в подземельях тебе, – это лишь одна из вероятностей будущей жизни. Она может произойти, а может – и нет.

В салоне «Опеля» наступила гробовая тишина. Сейчас мы все – я, незаметный майор Ульберт и мой собеседник, много знающий генерал Краузер, думали об одном: если Германия потерпит поражение, где окажемся мы? Если там, в далёкой Южной Америке, одиноко бродил в изгнании всеми забытый фюрер, вождь великого народа, то где его доблестная гвардия? Уж не постигнет ли нас участь «трехсот спартанцев»? И не важно, кто всадит тебе пулю в лоб – твой коллега из «Аненербе» или русский солдат…

Впрочем, какое-то время в нашем распоряжении ещё имелось. И его требовалось использовать крайне бережливо. Мы обговорили наши ближайшие планы, точнее – ту их часть, в которой была задействована моя скромная персона, и тепло распрощались. Не знаю почему, но я вдруг подумал, что на этом свете свидеться с генералом Краузером больше не получится.

Когда его самолёт оторвался от земли, я побрёл к поджидавшей меня машине, где уже заждалась охрана. Надо возвращаться в Коккозы.

1

Я помню, как отпраздновал Рождество и наступающий 1944 год. Мы устроились в офицерском казино. Вся наша «Группа 124». Точнее, все, кто на тот момент от неё остался. Много пили, веселились. Зажгли свечи, стали открывать посылки, которые прислали нам родные. Я получил подарок от дяди Карла. Это мой последний, близкий по духу и крови человек на белом свете. И я искренне желал ему здоровья и дорожил всем, что связывало с дядей Карлом. Он прислал, помимо прочего, сухой виноград – изюм, из нашего виноградника. И бутылочку (точнее, флягу) виноградной водки – к новогоднему столу. Намёк я понял. Таким образом он говорил мне: скоро весна, пора проводить обрезку винограда. Дорого бы я отдал за то, чтобы выполнить это невинное дядино желание!

Среди прочего пришло письмо и от генерала Краузера. Он поздравлял меня с награждением Железным крестом. А также сообщал, что наш последний разговор не был бесполезен. Цепи уже «ушли». Дело осталось за малым.

Для непосвящённого данные строчки покажутся сумбурными и малозначащими. Мне же они говорили о многом. Дан старт целому процессу. Я теперь точно знал, куда «ушли» золотые цепи Геракла. Их надо теперь искать в Южной Америке. И хотя я там никогда не был, тем не менее сейчас был уверен, что ни особо высокие горы, ни глубокие каньоны Анд не помешают надёжно закрепить золотое кольцо на «хвосте» Амазонки. Мне подумалось и то, что наверняка подходящее место для этого уже подобрано. Будто бы ранее там существовало древнее святилище, которое сохраняет до наших дней в себе силу и духовную мощь прошлого. Эх, хорошо бы сейчас оказаться там и шагать по трудным тропам в сопровождении местных индейцев-проводников! И как бы ни было сейчас трудно, но когда видишь впереди перспективу, это вселяет в душу надежду и придаёт новые силы.

Конечно, разгадал я и строчки из генеральского послания, касающиеся моего награждения. Речь шла вовсе не о Железном кресте. Этой награды я был удостоен какое-то время назад, хотя сам крест ещё и не получил. Так что вряд ли бы Карл Краузер стал писать о таком вторичном факте. Просто во время нашей последней беседы в «Опеле» мой шеф назвал меня «рыцарем ордена свастики». Этим самым он подчеркнул моё особое отношение к золотой свастике, которая находится в нам известных подземельях. Конечно, такого рыцарского ордена доселе не существовало. И если бы я и мог войти в число избранных, то лишь как единственный его член.

Так что речь шла не о Железном кресте и вообще не о какой-то награде. А о чём-то ином. Возможно, в самом деле была сформирована группа людей, посвящённых в некие тайны, к которым был причислен и я. И теперь мы представляем собой нечто, напоминающее таинственный орден. По крайней мере, я тешу себя иллюзией, что так есть на самом деле. Впрочем, не опоздали ли мы с созданием такого «Ордена Железного креста»? Хотя, вполне вероятно, речь идёт не о конкретном структурном образовании, а скорее о единомышленниках, владеющих общими тайнами и живущими по законам, сопряжённым с проявлением этих тайн в повседневной жизни.