А что, если я ошибаюсь – на самом деле вышло! Просто они вновь остановили её, да ещё и стопор установили, чтобы чужой не смог её разблокировать. Чужой или чужие – все мы, начиная от «соколиного глаза» и заканчивая охраной, которая оберегает «триста спартанцев» от внезапного нападения партизан. Но чужие ли мы? Ведь я и мои коллеги ясно видим, что здесь находятся корни нашей нации…

Вскоре последовала ещё одна попытка запустить свастику. Очевидно, самая энергичная, ибо из колодца так пахнуло жаром, что я, даже находясь на отдалении, невольно прикрыл лицо рукой.

В тот же миг с шумом приближающего «поезда» мне увиделась картинка. Потом ещё одна и ещё… Они с такой быстротой сменяли друг друга, что я с трудом успевал фиксировать увиденное. Но в конце концов голова моя не выдержала такого колоссального перенапряжения, и сознание отключилось.

Когда я пришёл в себя и открыл глаза, то… ничего не увидел. Меня обволакивала абсолютная темнота, и было очень холодно. Первое, что пришло в голову, – так выглядит потусторонний мир. Очевидно, я умер…

Чуть позже я случайно нащупал рукой фонарь и, щелкнув кнопкой, зажёг его. Луч света ударил в противоположную стену, «зацепив» один из потухших факелов. Я стал что-то соображать и, медленно поднявшись на корточки, начал растирать суставы рук и ног.

Ясно, факелы, отработав своё, просто потухли. Но почему я так долго лежал без сознания. И как долго – полчаса, час, сутки или, быть может, целую вечность? И почему за мной никто не пришёл? Может быть, подумали, что я умер? Ну и что, генерал Краузер наверняка распорядился бы похоронить меня в достойном месте. Впрочем, разве здесь, возле свастики, не достойное?

Я вспомнил о свастике и, встав во весь рост, осторожно подошёл к краю колодца. Луч моего фонаря забрался в его чрево и осветил блеснувшую своими золотыми рогами свастику. Она была на месте, и вообще складывалось впечатление, как будто бы реликвия и не пыталась делать никаких попыток заработать. Никакого жужжания пчёл, никакого движения «поезда»… Вообще никаких звуков, лишь моё учащённое дыхание являлось единственным проявлением жизни в этих подземельях.

И вдруг меня осенило. А где же мои попутчики? Я громко закричал, но никакого отклика не услышал. Неужели они ушли… Я закричал что есть мочи. Но мой крик увяз в стенах подземелья, как в вате. Что такое, не сплю ли я?

А может быть, случился обвал и этих людей засыпало? Я встрепенулся и как можно быстрее покинул подземную камеру с потухшими факелами. Теперь я шёл по подземному ходу, освещая себе путь фонарём. Но вместо обвала его луч высветил… троих мирно спящих людей. Да, это были они…

С трудом мне удалось разбудить моих попутчиков и привести их в чувство. Они вели себя как пьяные и долго не могли понять, где находятся и что с ними случилось. Я тоже этого не мог понять. Как они могли (или посмели!) уснуть? Кто-то из нас догадался взглянуть на часы. Оказалось, что в подземельях мы провели около двадцати часов. И, по всему, сейчас уже наступило утро, нет – даже полдень следующего дня. Странно, что я не испытывал голода…

Мы медленно побрели к выходу, переговариваясь вполголоса. И тут я вспомнил о факелах. Их надо бы забрать… Но мои попутчики отговорили меня от этого шага. Кому они нужны? Я шёл и всё никак не мог сориентироваться в пространстве. Мои ощущения не стыковались с окружавшей меня реальностью. Казалось, я нахожусь в трансе и вижу всё происходящее как бы со стороны. Вот бредут по подземелью какие-то люди, вот показался впереди – свет очевидно, это выход. Вот показались охранники. Они приветствуют этих людей. И с удивлением смотрят на одного из них, то есть на меня…

В чём дело? Оказывается, я весь белый. Нет, не выпачкан в мелу или муке. Но мои волосы на голове и борода – белы как снег.

7

Я с трудом добрался до охотничьего замка. Ни генерала Краузера, ни наших из «Группы 124» нигде не было. Оказалось, они ещё не возвращались. Почему так долго? Жадно поев, выпил рюмку шнапса. Затем – ещё одну. Наконец голова моя прояснилась, и я стал ясно соображать.

Сев за письменный стол, я положил перед собой несколько листов бумаги и принялся писать отчёт. Но, подумав, вызвал своих провожатых и раздал им бумагу и карандаши, чтобы и они написали всё, что видели в подземельях.

Но мои помощники даже не притронулись к бумаге, сославшись… на память. Они ничего не помнили. И тогда я стал упрекать их за безволие и трусость. Но они упорно утверждали, что ничего не видели.

– А как же звуки! – уже кричал я. – Громкое жужжание пчелиного роя, громыхание цепей, шум проносящегося поезда!

Но они упорно гнули своё. Ничего не слышали. Просто уснули – и всё. А затем я их разбудил. Больше ничего вразумительного я добиться от них не смог. Пришлось моих помощников выдворить из комнаты. Что я и сделал с раздражением, ибо не мог понять причины, заставившей этих людей молчать.

Я быстро изложил всё, что видел сам, и посчитал отчёт законченным. И лишь сейчас, по совокупности фактов, мне стало отчётливо ясно, что я стал свидетелем того, как «триста спартанцев» завели гигантский часовой механизм. Завели – но не запустили… Пусковая кнопка, как я уже понял, была кем-то заблокирована. Этот стопор надо бы подковырнуть…

Только сейчас я стал припоминать картинки, которые пронеслись в голове за миг до провала моего сознания в бездну сна. Что это было? Кадры из прошлого, или же я видел будущее? Попытался проанализировать увиденное, но почти ничего не понял. Как подступиться к этим видениям и какое отношение они имеют лично ко мне?

В этот момент мои размышления прервал порученец генерала Краузера. Он передал распоряжение моего шефа – срочно выдвигаться в направлении… Мангупа. Я крайне удивился подобному приказу. Но порученец заверил, что ошибки никакой нет. Вместе со мной и он едет на Мангуп, где нас ожидает генерал. Автомобиль ждёт у центральных врат усадьбы князя Юсупова.

Через несколько минут мы уже тряслись по мощеной дороге. Коккозы остались позади. Я плохо знал порученца генерала Краузера, он появился совсем недавно и, конечно же, никакой откровенной беседы с ним я вести не мог. Хотя понятно, как меня распирало рассказать об увиденном под землёй.

Но говорить начал сам порученец. Всю сегодняшнюю ночь он провёл возле развалин храма Спаса, сопровождая генерала Краузера, куда бы он ни шёл. «Триста спартанцев» снова устроили ритуал с помощью пылающих факелов. Только теперь они выстроились по-иному. Больше двух колец они не создавали. Маги встали так, чтобы получилась свастика. Огромная огненная свастика! Символ Третьего рейха.

А затем она начала поворачиваться… Все триста человек, державшие в руках факелы, стали синхронно двигаться, как будто специально репетировали подобное движение по кругу. В полной темноте ночи, под яркими звёздами крымского неба, свастика вращалась как живая. Она завораживала, заколдовывала каждого, кто смотрел на это огненное вращение.

Я поинтересовался у моего собеседника, слышал ли он какие-то необыкновенные звуки. Но он уверил меня, что никаких посторонних звуков, кроме ритмичного «мычания» «спартанцев», не было. Данное сообщение меня крайне расстроило. Никто ничего не слышал! Но ведь я же явно помню, как проносился мимо меня поезд… Может быть, никому не следует рассказывать, а то ещё сочтут за сумасшедшего и… Я хорошо знал, какая судьба ждёт тех, кто в Германии признавался умалишённым.