Наташа пошаркала ногами о половик. Дома было тихо. Геннадия Петровича не было, он шлялся где-то уже третьи сутки, небось снова угодил в вытрезвитель, только из кухни доносилось шипение сковородки и постукивание ножа по разделочной доске под еле слышное мурлыканье радио.

Наташа разделась, отнесла проектор в комнату, помыла руки и поплелась на кухню.

Надежда Яковлевна возвышалась над столом в своем извечном красном халате с огурцами и с усилием проворачивала в мясорубке жилистое мясо. Она оглянулась.

– А, Наташа?

Наташа пробубнила себе под нос еле различимое «здравствуйте».

– А я вот блинчики с мясом затеяла, – сказала Надежда Яковлевна, вытирая лоб тыльной стороной ладони. – Блины уже напекла, сейчас фарш сделаю и обжаривать буду.

Блины лежали аккуратной стопкой на фанерной доске возле плиты, тонкие, кружевные, и пахли так вкусно, что Наташу аж передернуло – эх, надо было все-таки съесть у Аси тот суп с фрикадельками. Надежда Яковлевна никогда не угощала ни Наташу, ни маму своей стряпней, а просить Наташа не хотела – себе дороже. Недавно Наташа загляделась на ватрушки, которые соседка испекла для внучек, Надежда Яковлевна протянула ей одну, но при этом прискорбно вздохнула:

– А что ж мать-то тебя не кормит…

Наташа молча отвернулась от блинов и полезла в холодильник за макаронами, которые оставались c ужина. Она выложила их на сковородку, полила подсолнечным маслом и пристроила ту, будто бедную родственницу, на одну-единственную конфорку, не задействованную Надеждой Яковлевной в готовке. Зажгла огонь кухонной зажигалкой – ее специально купила мама, потому что управляться со спичками у Наташи еще не получалось.

– А ты что так поздно пришла? – спросила Надежда Яковлевна, пропихивая в горлышко мясорубки кусок мяса.

– Я у Аси была, – отозвалась Наташа. – Она мне проектор подарила свой и диафильмы.

– Хм, – хмыкнула Надежда Яковлевна. – И с какой такой радости? Старый, что ли?

– Нет, он хороший, почти новый.

– А что ж она его тебе отдает?

Наташа долго раздумывала, рассказать ли Надежде Яковлевне или нет. Кроме мамы, Наташа никому не говорила, что Ася уезжает, но мама была так занята, что они толком не успели ничего обсудить. Наташе казалось, что если она сейчас расскажет Надежде Яковлевне, если произнесет это вслух, то тогда все, Ася точно уедет и не вернется, и Наташа больше никогда не увидит ее и не узнает, что с ней.

– Они уезжают.

– Куда?

Мясо у Надежды Яковлевны закончилось, и теперь она пропихивала в мясорубку четвертинку луковицы.

Наташа сидела ссутулившись и молчала.

Надежда Яковлевна перестала крутить мясорубку, так и замерев с поднятой ручкой.

– Как уезжают? Туда?

Наташа кивнула, еще глубже вобрав голову в плечи, как Ася в тот день, когда Раиса Григорьевна объявила об отъезде всему классу.

Надежда Яковлевна шмыгнула носом, и Наташа на секунду подумала, что та плачет по уезжающей Асе или по ней, осиротевшей Наташе, но у Надежды Яковлевны, конечно, просто слезились от лука глаза. Она вытерла их фартуком и снова взялась за мясорубку.

– И неудивительно! От них всегда такого можно было ожидать. Как тяжело стало, они сразу ноги в руки – и бежать. И вещички раздают. Ну и скатертью дорога.

Наташа не нашлась, что ответить.

В этот момент в коридоре раздался шум. Кто-то пытался открыть входную дверь и чертыхался. Надежда Яковлевна поспешила к двери. Наташа помешала на сковородке макароны и пошла за ней.

– Геннадий Петрович, это вы? – спросила Надежда Яковлевна.

– Я, я, – послышался из-за двери сиплый голос. – А кому ж еще быть.

– Явился не запылился, – пробурчала Надежда Яковлевна себе под нос и повернула дверную защелку.

Геннадий Петрович вошел пошатываясь.

– Ну кто такие замки делает? – рявкнул он, глядя на Наташу.

Наташа и Надежда Яковлевна испуганно отпрянули каждая к своей стене. В этот раз его запой длился уж очень долго, не дай бог, сейчас начнет бушевать. Последний раз такое случилось год назад, когда Геннадий Петрович устроил дебош, разбил в коридоре зеркало, вызывали милицию, и пришлось отменить Наташин день рождения.

Но сейчас Геннадий Петрович быстро успокоился. Облокотившись на дверь, он скинул с ног ботинки, долго стягивал с себя вымокшее пальто и только с третьей попытки смог повесить его за петлю на крючок. На Геннадии Петровиче был его один-единственный хорошо поношенный темно-синий костюм, который он всегда надевал, когда уходил у дружкам на попойку.

Так и не сняв ни шапки, ни шарфа, Геннадий Петрович сделал несколько шагов в сторону своей комнаты, прислонился к стене и медленно сполз по ней на пол.

– Да боже ж мой! – крикнула Надежда Яковлевна. – Вот пьянь!

Она подбежала к Геннадию Петровичу, попыталась растормошить его, но тот уже спал счастливым, беспробудным сном.

Надежда Яковлевна закатала рукава халата, затянула потуже пояс под большой грудью, нагнулась и, кряхтя и ругаясь, попыталась развернуть соседа в сторону его комнаты.

– Так, Наташ, а ну, помоги мне, – велела она. – Одна я его не дотащу. Ты за ту руку бери, а я за эту.

Наташа несмело приблизилась. Она тоже попыталась было закатать рукава, но те и так были коротки, потому что школьная форма уже стала мала. От Геннадия Петровича несло перегаром, куревом и мочой. С большим трудом удалось дотащить его до комнаты. Пока волокли, шапка слетела с его головы, а шарф Надежда Яковлевна, морщась, сняла сама, чтоб не удушился. Они долго разворачивали Геннадия Петровича, чтобы втиснуть в дверной проем.

– А теперь что? На кровать? – спросила Наташа, переводя дух.

– Да ты что, на кровать мы его в жизни не поднимем. Пусть так полежит, проспится. Тьфу на него, – бросила Надежда Яковлевна. – Иди теперь обязательно руки помой, после этого…

Наташа вышла в коридор, и в нос ей ударил запах гари.

– Макароны!

Она припустила на кухню, но макароны было уже не спасти, они прилипли к сковороде черно-коричневым слоем.

Голодная и сердитая, Наташа ушла к себе в комнату. Можно было сварить еще макарон или просто поесть хлеба, но она не стала – если уже сегодня задался такой никчемный день, пусть уж он будет плохим до конца.

На столе стояла подмокшая коробка с проектором. Наташа достала из комода простыню, вскарабкалась на подоконник и попыталась повесить ее на карниз, но достать не смогла, даже с ее ростом. Что-что, а окна и потолки в их квартире были высокие. Тогда Наташа задвинула занавески, выключила свет и, не переодеваясь, легла на кровать. Она вставила в проектор первый найденный в коробке рулон диафильма и направила линзу вверх, на потолок.

Это оказался «Робинзон Крузо». По потолку