— Командир, давай быстрее… — сипел Давыдов. — Он точно мне сейчас двинет… Я как тебе должен?..

— Ну, не знаю, Саня… — Андрей задыхался от смеха. — Попробуй сменить позу…

Словно кошку вытаскивали из колодца! Вместо благодарности пилот набросился с кулаками — при этом скорчил такое лицо, что стало страшно за Америку. Раевский ударил его в живот, потом еще немного — в качестве добавки. Лицо увечить не стал, хотя имелись к тому возможность и желание. Пилот согнулся крючком, опорожнил желудок. Давыдов схватил его за шиворот, оттащил в сторону. Тот лежал на земле, приходил в себя. Потом привстал с жалобным кряхтением, сел на землю. Боль накатывалась волнами, он вздрагивал, скрипел зубами. Андрей пристроился напротив, внимательно разглядывал добычу. Это был обычный человек — такой же белый, ничего отталкивающего. Давыдов расположился в стороне, чтобы держать ситуацию под контролем, положил на колени автомат.

— Вы кто, уважаемый? — вкрадчиво спросил Раевский.

Американец поднял голову, облизнул пересохшие губы и со скрипом выдавил:

— Убьете меня?

— Посмотрим на ваше поведение.

— Лучше умереть, чем попасть в плен к вашим союзникам-изуверам… — Презрительная усмешка перекосила еще молодое лицо. — Даже и не думайте, я буду сопротивляться до конца, и вам придется меня убить… Я знаю, что происходит с пленными летчиками в ваших тюрьмах — их там за людей не считают, содержат в скотских условиях, подвергают побоям и издевательствам…

— Это не наши тюрьмы, — пожал плечами Раевский, — это тюрьмы наших союзников, и мы не вправе им указывать, как содержать людей, которые массово уничтожают их гражданское население.

— Мы не уничтожаем гражданское население, мы ликвидируем объекты военной инфраструктуры, бомбим дороги, по которым вы переправляете грузы своим бандитам в Южный Вьетнам…

— Не будем спорить, кто эти люди — бандиты или патриоты, борющиеся за освобождение своей страны. Каждый считает по-своему, и его не переубедить. За годы этой войны, по самым скромным подсчетам, вы уничтожили пять миллионов мирных жителей на севере и юге, сотни городов и деревень, до сих пор жжете джунгли и посевы, заставляя голодать тех, до кого не дотянулись ваши бомбы. Сверху это незаметно, верно? Вы просто нажимаете на кнопки и давите рычаги. Нет, вы, конечно, догадываетесь, что тут что-то неладно, иначе с чего бы ваша армия — по крайней мере, сухопутная — превратилась в разложившееся болото из пьяниц и наркоманов? Спорить бесполезно, это факты. А посмеете оспорить, получите в зубы — причем от нас обоих. Повторяю свой вопрос, кто вы, уважаемый?

— Алекс Варковски, капитан, 12-й полк истребительной авиации, входящий в 19-ю дивизию ВВС… — опустил голову пленный.

— Алеша, стало быть… Ну-ну. Вы поляк?

— У деда были польские корни, он переехал в Калифорнию перед Первой мировой войной, работал инженером на авиационном заводе…

— Понятно. То есть время впитать так называемые западные ценности у ваших потомков имелось… Кто командует вашей дивизией?

— Бригадный генерал Бенджамин Уоллес…

— Где базируется ваша часть?

— Это Таиланд, восточная провинция Амахуси, местечко Чгыенхон…

Об этой базе разведка знала — а также о количестве «Фантомов» и «Тандерчифов» на тамошних аэродромах. Формирование в регионе несло тяжелые потери, только за последнюю неделю на базу не вернулись около двух десятков самолетов.

— Когда вас подбили, Алекс?

— Вчера вечером…

— Командир, скажи ему, что это мы в него ракету запузырили, — подал голос Давыдов.

Андрей сказал, и американец недоуменно уставился на него. Постепенно в нем что-то менялось, побелели скулы. Броситься на них он не мог, не в том состоянии человек. По глазам собеседника пилот понимал, что тот не врет, розыгрышем здесь не пахнет. Бедняга как-то сморщился, словно собрался заплакать. Но шумно выдохнул, стал усердно проявлять выдержку.

— Так вы… не русский спецназ? — пробормотал он гаснущим голосом.

— Русского спецназа во Вьетнаме не существует, — засмеялся Андрей. — Это военная тайна, но я вам ее открою. Не спрашивайте, как мы оказались в джунглях, считайте это расслабляющей прогулкой после боя. И вообще, воздержитесь от вопросов, здесь их задают другие. Вы курите? В кармане на бедре у вас выделяется пачка сигарет. Позвольте закурить, Алекс?

— Да, разумеется… — Пилот встрепенулся, стал дрожащими пальцами расстегивать карман. Давыдов поднял автомат — подальше от греха, как говорится. Варковски извлек мятую красно-белую пачку «Мальборо» — в ней оставалась как минимум половина содержимого, потом медленно достал позолоченную зажигалку. Офицеры потянулись к сигаретам, жадно задымили, кашляя с непривычки к «забугорному» табаку.

— «Ява» лучше, — передернул плечами Давыдов. — Ладно, на безрыбье сойдет. Что делать будем с этим кексом, командир? Тащить к своим — это сурово. Мы в дороге с ним намучаемся, и неизвестно, чем закончится. Самим бы выйти. Мы даже не знаем, где находимся и где наши. Как ни крути, кончать его придется.

— Ладно, не гони гусей, — поморщился Раевский, — отдохнуть все равно надо.

Пилот нервничал, постоянно сглатывал — правильно понимал, что речь идет о нем. Навыками рукопашного боя он владел в минимальном объеме. Возможно, и достиг мастерства в своем летном деле, но на земле был беспомощен. Он снова совал сигаретную пачку: дескать, курите, господа, курите, быстрее сдохнете. Снова закурили, теперь уже втягивали дым без жадности, с толикой ленцы и вальяжности.

— Где второй пилот, Алекс? — как бы между прочим спросил Андрей. — Ваш самолет рассчитан на двух членов экипажа. Вам вменялось уничтожить наш зенитно-ракетный комплекс, но, увы, не сложилось. Вы спрыгнули оба или только вы? Потерялись? Другие варианты?

Варковски еще больше помрачнел. Он впадал в какое-то липкое оцепенение, непроизвольно дрожали пальцы. Погасший окурок выпал из руки. Пробормотав «Пойдемте, покажу», он начал медленно подниматься. Они тоже встали, не опуская автоматов. Прихрамывая, пилот побрел к хвосту самолета, отбросил наваленные на папоротник пальмовые листья. Под ними лежало тело, завернутое в брезент. Нагнувшись, Варковски отогнул край материи. Обрисовалось остроносое лицо, острые скулы, покрытые трупными пятнами. Вздохнув, он снова укрыл своего товарища, стал набрасывать листья.

— Бенни Лестер, первый лейтенант, второй пилот, радист и штурман… Вместе учились в летной школе, дружили, жили в Сан-Франциско на соседних улицах… Он женат на моей сестре Хлое… — Пилот разогнул спину и исподлобья, недобро, посмотрел на русских. — Мы были обстреляны в спину вашими ракетами, пришлось сменить курс, зашли на объект западнее города Качанг, сбросили бомбы. Когда возвращались, обнаружили, что не работают приборы, а высота теряется. Мы даже не заметили, как в нас попали, повреждение в хвостовой части было незначительным, но огонь разгорелся, повредил проводку. Бенни хотел дотянуть до базы, уверял, что мы справимся, но я уговорил его покинуть самолет, так как мы уже падали… Шел дождь, но я видел, опускаясь на парашюте, где упал наш самолет. Видел, как спускается Бенни… Он упал неудачно. Зацепился за ветку, она сломалась, и он, упав на ту, что была ниже, проткнул живот острым суком… Сперва шутил, когда я его отстегивал от парашюта, даже шел самостоятельно, но потом ему стало плохо, началось сильное кровотечение, и я не смог его спасти, хотя перевязал рану и колол антибиотики…