— Скопытился звездно-полосатый молодец… — своеобразно выразился Давыдов. — Приятно посмотреть — весь убитый, всюду мятый… но зато «сто пятый», — приглушенно засмеялся он. — Нашел, короче говоря, свою могилу…

— Это не просто «сто пятый», — задумчиво проговорил Раевский. — Это «F‐105F», «Дикая ласка‐2», двухместная модификация «Тандерчифа». Оригинал, насколько помню, был одноместный. Разрабатывался как учебно-боевой самолет, но часть изготовленных образцов была отправлена во Вьетнам. Используются не только для бомбежки и обстрелов объектов инфраструктуры, но и по нашу, собственно, душу — для уничтожения зенитно-ракетных комплексов. Вызывают облучение самолета радаром противника, и пилот получает координаты радара еще до того момента, как мы запустим ракеты.

— Я в курсе, командир, — хмыкнул Давыдов. — А как только это происходит, запускают противорадиолокационную ракету, РЛС — в труху, и мы становимся слепыми котятами. Впрочем, если эта ракета запускается уже после нашего залпа, то хрен что у них получится… Командир, тебе не приходит в голову, что это наша работа? Мы вчера его подбили, не успел запустить ракету против РЛС, она и рванула, когда он в землю чпокнулся…

— Похоже на то, — согласился Андрей. — Ты прав, приятно посмотреть. Утешили свое самолюбие? Теперь обходим это несчастье и пошли дальше.

— Подожди, товарищ майор, там кто-то есть… — Давыдов напрягся, подтянул к себе автомат.

— Да кто там может быть… — начал бормотать Андрей и осекся. В груде железа действительно кто-то возился. «Бездомный?» — мелькнула юмористическая мысль. Голоса не звучали, там, видимо, находился один человек. Он ковырялся в раскроенном фюзеляже, кряхтел. Потом образовалась согбенная фигура. Он вытаскивал из самолета небольшой контейнер с красным крестом. Потом опять пропал из вида, опять возник и побрел под правое крыло, задранное в небо, будто стела в память о сбитых самолетах. Офицеры недоуменно переглянулись.

— Кажется, я догадываюсь, — прошептал Давыдов.

— Нет, я первый, — усмехнулся Андрей. — Ну что ж, пойдем знакомиться. Надеюсь, оно того стоит. Не возражаешь?

— Пойдем, командир, люблю новые знакомства…

Офицеры пересекли поляну, стараясь не шуметь, автоматы держали наготове. Теперь он вытаскивал из недр самолета какой-то железный поддон. Чтобы не лежать на голой земле, предположил Раевский. Мужчина повернулся к ним спиной, волоча поддон. Он был одет в рваный летный комбинезон песочного цвета. На боку висела кобура. Эти люди жили и воевали со всеми удобствами. Даже в критических, порой безнадежных ситуациях им требовался комфорт. Парашютный шелк был закреплен в нижней части крыла, расправлен с помощью распорок и представлял собой неплохой шатер от кровососущего гнуса. Под этим балдахином пилот соорудил лежачее место — натаскал туда веток, пальмовых листьев, теперь пытался пристроить поддон. Офицеры с ухмылками переглянулись, и Андрей выразительно покашлял.

Летчик резко обернулся. Он был невысок, плотно сложен, стрижен «ежиком». Левую часть лица украшал ожог — словно раскаленной вилкой прикоснулись. У него было обыкновенное, ничем не примечательное лицо — в нем точно не наблюдалось ничего отталкивающего. В первое мгновение пилот заулыбался — ну, как же, европейские лица! Он издал торжествующий возглас, сделал шаг навстречу. Но потом насторожился. На него смотрели неулыбчивые чумазые физиономии. И одеты «спасители» были странно, и автоматы в их руках смотрели прямо в голову. Он словно споткнулся, сглотнул. Но добродушная улыбка продолжала присутствовать на лице.

— Ты бы не радовался, приятель, — пробормотал по-русски Давыдов. — Отлетался, отпрыгался, а теперь и отсмеялся…

Русского языка визави, разумеется, не знал. Но немецкий или английский языки большинство людей тоже не знают, однако узнают их, когда слышат. Летчик застыл, покрылся смертельной бледностью. Забегали глаза, трясущиеся пальцы непроизвольно потянулись к кобуре.

— Уберите руку, мистер, иначе мне придется стрелять. — Андрей говорил по-английски, но тон не предвещал ничего хорошего. — Саня, забери у него пистолет.

Рука застыла, пилот смотрел, не моргая, в дырочку ствола американской штурмовой винтовки. Автомат Калашникова висел у Андрея за спиной. Почему он в этот час предпочел «М‐16», осталось загадкой. Давыдов извлек из кобуры пилота увесистую «беретту», похлопал американца по плечу и сделал шаг назад. Пилот разочарованно выдохнул — еще бы, парню предоставили прекрасную возможность познать все прелести вьетнамской тюрьмы (считай, ямы) и основы построения социалистического общества.

— Вы точно не американцы? — на всякий случай уточнил он надтреснутым голосом. — Вы хорошо говорите по-английски, у вас американская штурмовая винтовка…

— Да, мистер, вынужден вам посочувствовать… Полчаса назад мы уничтожили отделение американского спецназа, спешащего вам на выручку, и завладели их оружием. И знаете, мистер, имеем ощущение, будто мы что-то недоделали. Встреча с вами — это просто подарок…

— Командир, ты его пугаешь, — ухмыльнулся Давыдов, немного понимающий английскую речь. — Он в штаны сейчас наложит. Кстати, то, что ты ему сказал, — не совсем правда.

— Я творчески развил нашу правду, — объяснил Андрей. — Имею право.

— Да, это так, — согласился товарищ. — Именно так и рождаются легенды и мифы о звероподобных русских чудовищах, рыщущих по джунглям и пачками убивающих мирных американских солдат. Что делать с ним будем, Андрей Иванович? Расстреляем к чертовой матери?

— Ты это серьезно? — удивился Андрей.

— Не знаю. — Давыдов растерялся. — Вроде он враг, сбрасывал бомбы, собирался уничтожить наш ЗРК вместе со всеми расчетами. Думаешь, они не в курсе, что на зенитных комплексах работают наши специалисты?

— Сам расстреляешь?

— Не, давай лучше ты. Чего сразу я? Плохо себя чувствую, рука может дрогнуть…

Ситуация складывалась пикантная. Пилот жадно всматривался в их лица, пытался понять, о чем говорят русские. Он никогда в своей жизни не видел русских — об этом красноречиво свидетельствовало его лицо, меняющее окраску каждые пятнадцать секунд. Хотя он и северных вьетнамцев никогда не видел, а только наблюдал за целями под брюхом своего самолета. При этом вряд ли задумывался, что убивает не только военных.

С треском повалилось надломленное дерево метрах в пятнадцати от самолета. Долго же оно собиралось! Хрустели, ломались ветки. Брызнула вода. Офицеры резко повернулись, вскинули автоматы. Пилоту хватило этих секунд для принятия решения. Он отпрыгнул вбок и пустился наутек, перепрыгнул через поддон, который не доволок до места назначения, стал ускоряться. Он смешно подбрасывал ноги в стоптанных форменных ботинках. Андрей и ахнуть не успел. Вот паршивец! Хотя все правильно делал парень, собственная жизнь дороже всего. Давыдов среагировал быстрее, бросил автомат, подхватил с земли какую-то обожженную корягу и швырнул по навесной траектории. Метательное орудие метко поразило мелькающую фигуру. Летчик вскрикнул от боли, сменил направление и протаранил собственный полог от насекомых из парашютного шелка. Затрещала материя, отрываясь от кронштейнов, и парашют накрыл пилота с головой, бедняга запутался, и чем больше барахтался, тем больше терял подвижность. Офицеры задумчиво смотрели на его бессмысленные движения. Летчик глухо ругался, посылал всех к своей «американской матери», а когда к нему подошли, чтобы помочь, стал яростно отбиваться. Капитан опустился на колени, схватил его за конечности, Андрей штык-ножом разрезал шелк. Давыдов тоже стал ругаться — этот «кузнечик» чуть не двинул его пяткой в ухо.