Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Митя перебил Драйвера:
– Теперь больше похоже на большие канаты… Крыша куда-то исчезла… Столбы превратились в канаты. – Дмитрий Аркадьевич теперь смотрел в глубь озера.
– Правильно. Я ж тебе объясняю: все течет, все меняется, в один и тот же туман не войдешь дважды, – изрек Драйвер и велел: – А ты, Аркадич, молчи и слушай дальше. Времени у нас мало, раз ты уже канаты увидел. Дальше тебе еще интереснее будет. Дальше о том, кто на Рае тусуется.
Зеленые глаза у Петровича будто остекленели, маленький нос совсем расплющился над верхней губой, щеки разъехались, губы растянулись, и с этакой лепешкой вместо лица Драйвер скороговоркой вещал:
– Во первых строках – раяварт, как их карлики называют. Они, как и реальные пограничники, свою, так сказать, Душевную Границу охраняют, следят за тем, чтобы никто из посторонних ее не нарушал. Сейчас, как ты знаешь, начался этот самый, что называется, ну, век информации. Вот и через Раю полезли, мышкины дети… Затем, значит – драйверы. Среди них есть луха и кайа. Луха водят по суше. Кайа по воде плавают. Они, это самое, перевозчики. Есть и усеппа, которые сразу и луха, и кайа. Это, Аркадич, – бомбежники, элита… Я, между прочим, усепп… Если ты не забыл… Я тебе еще вчера говорил…
– Теперь о тех, кого водят или кто ходит сам, – напористо тараторил Анатолий Петрович; так тараторит школьный учитель под конец урока, когда боится не успеть изложить запланированный материал. – С той стороны – наапа, хапа и вака. Начнем с наапа, потому что это соседи. Они друг к другу в гости заходят. Им фиолетово – открыта Рая или закрыта. У них свои двери в камнях. Как правило, это карлики. Их можно и эльфами называть. Некоторые троллями называют. Но это маленькие тролли. У них, кстати, свои вумурт, то бишь пограничники… Теперь, значит, хапа. Ты их вчера вечером видел. Мы их иногда шатунами называем. Шатаются, понимаешь, туда-сюда без толку! Люди для них много разных имен придумали. Прикинь: «заложные покойники», «живые мертвецы», «опойцы», «оборотни», ну и так дальше. Пестрая тусня: колдуны, злостные убийцы, самоубийцы, утопленники, пропавшие без вести, неправильно похороненные, ну, например, черная кошка через гроб перепрыгнула… Люди их боятся. И зря! Они совсем безобидные. Если их, конечно, не трогать. И птице не навредят… Они обычно с туманом предъявляются… Вака – иное дело. Эти, во-первых, издалека, и по времени, и по… ну, очень далеко от нас могли жить… Потом: ходят они, ясное дело, через ова, через двери. Но где эти двери могут открыться – никто тебе, блин, не скажет.
– Все! Пора заканчивать! – вдруг с досадой воскликнул Драйвер. – Столбы превратились в нити. Они стали скручиваться. У нас говорят, норны их сматывают.
– А я никакого тумана теперь не вижу, – возразил Дмитрий Аркадьевич. Он продолжал смотреть в глубь озера и, казалось, не слушал своего собеседника.
– Зато я обернулся и вижу: меркки уходит, – объяснил карел. – Поэтому быстро досказываю. Тех, которые с этой стороны Раю пересекают, мы называем кулка. А сам переход – сиирт. Им, кулка, почти всегда нужны драйверы. Их иногда называют сталкерами. Но меня это слово выбешивает! Сам прикинь: человека еще, куда ни шло, можно назвать сталкером. Но какой на хрен «сталкер» ветер, или туман, или… ну, я не знаю?! А ведь туман – самый мощный и частый из йохи. Ясное дело, особый туман… И ветер, тот ветер, который всегда предъявляется, когда кяйта открывается. Если против этого ветра пойдешь… Тут только надо понять, какой ветер подул. Потому что у халку, у ику и у ову ветры-то разные!.. И птицы могут быть йохи. И бабочки. И помнишь, вчера мы поймали лосося, и я его отпустил?.. Простая коряга может быть йоху, если плывет по озеру или по реке, и ты за ней поплывешь… Потому, что йоху – с одной стороны проводник, а с другой – кулку… И очень мощный йохиу – это самое, палло салама, как финны ее называют… я забыл, как по-русски… Молния. Круглая…
– Шаровая? – подсказал Митя.
– Она самая! – радостно воскликнул Петрович. И вдруг, будто испугался и попросил:
– Ты только Сашке не говори про нее.
– Какому Сашке?
– Ну, твоему Сашке, телезвезде.
– Почему не говори?.. Почему моему? – спросил Сокольцев.
– Откуда мне знать: почему-почему? Тебе, Аркадич, виднее, – ответил Драйвер и хитро прищурился.
Митя молчал. Глаза у него стали почти прозрачными. Этими прозрачно-голубыми глазами Сокольцев уперся Петровичу в переносицу и стал расспрашивать, тихо и ласково, почти нежно:
– А там, за Границей, души тех, кто умер?
– С нашей стороны можно и так сказать. Но с ихней… Они могут нас считать за покойников, – в тон ему отвечал карел.
– Но они – прошлое?
– Никто точно не знает. Может быть, мы с тобой – прошлое.
– А об уравнении Шредингера и теории относительности Эйнштейна вам тоже карлики рассказали?
– Так ведь не один ты, Аркадич, в школу ходил. – Петрович подмигнул левым глазом Сокольцеву. А тот продолжал:
– И скрытно цитировали Прибрама или Бома. Когда говорили, что память разлита по всему озеру и когда луч осветит хотя бы одно место…
– Раз ты снова мне выкаешь – я ухожу. Все! – объявил Драйвер. Но остался сидеть на скамье.
Взгляд Сокольцева соскользнул с лица Петровича куда-то в сторону:
– А вы, часом, не придумали эту Границу?.. Раз карлики – значит, нужна Граница… Без нее и карликов не будет… – задумчиво произнес Митя.
– Может, я и тебя придумал, Аркадич? – вкрадчиво спросил Петрович и подмигнул правым глазом. А Митя глянул в лицо Драйверу, будто заглянул ему в душу, и виновато ответил:
– Меня нельзя придумать… Я не гипнабельный.
– Ну, тогда пойдем ловить лосося, – предложил Драйвер и прибавил: – Того, которого можно поймать и съесть, а не того, который по другую сторону Раи.
– Пойдем, – покорно согласился Дмитрий Аркадьевич.
Оба встали и ушли с носа.
Когда Сокольцев, держась за больную поясницу, осторожно устроился на корме напротив Профессора, Драйвер ему