class="p1">Услыхав за собой тяжелые спешные шаги, Варя испуганно остановилась. Прошел какой-то солдат, неся узел.

«Глупо! Ах, как глупо!» – почти вслух произнесла она, сразу успокоившись.

Она почувствовала, что ей жарко, и откинула мех от лица.

«Глупо. Гадко и глупо. А впрочем, не все ли равно, – думала она. – Почему я испугалась? Почему это тоже не тень, не отражение, такое же ненужное, случайное? Стоило волноваться, убегать? Идти теперь по грязной улице, промочить ноги. Стоит ли все это насморка?

Да и вообще, стоит ли все чего-нибудь?»

Она пересекла площадь у вокзала и, повернув на Введенский канал, замедлила шаги.

«Вот прыжок через перила, в эту мутную, черную воду… Вода вонючая, густая от стоков из Обуховской больницы… Отчего же я не прыгаю? Отчего же я не „отойду“ каким-нибудь другим способом, если грязная вода меня пугает?»

Она задумалась, остановилась и даже облокотилась на перила.

Лед на канале протаял кое-где, и фонари длинными, гофрированными лентами вытягивались в глубине этих проталин, наполненных словно не водой, а черным лаком.

«А если сон виденья посетят?»

Она криво улыбнулась, отходя от перил.

«А может быть, это просто животный страх предсмертного страха? Смерть ужасна – говорит мой дядюшка».

Мысли ее перенеслись на полковника.

«Какой совет он собирается мне дать? Пусть даст. Может быть, и вправду что-нибудь посоветует.

Полковник – мертвый, я – мертвая: мертвец мертвеца поймет скорей даже, чем живой живого. Живые все разные, а мертвецы одинаковые».

И она ускорила шаги.

* * *

Особняк тетушки Клавдии Андреевны был блестяще освещен, и даже подъезд был обтянут полосатым тиком.

Этот особняк, когда-то построенный откупщиком, был долгое время в большом упадке и вмещал в себя сначала училище, потом лечебницу и, наконец, по закладной достался Кириллу Семеновичу Разживину, а после его смерти перешел к его супруге, ныне г-же Стронич.

Клавдия Андреевна после свадьбы отделала его заново, и белая двусветная зала сияла позолотой, лепными украшениями и огромными панно самого модного художника.

Художник, взяв огромные деньги с Клавдии Андреевны, не слишком старался или уж перестарался.

Стены были ослепительно пестры и напоминали какие-то огромные ребусы, разгадку которых знал только сам художник.

Тут были и павлины, и русские избы, и сломанные арки, и сфинксы, и такая масса голых женщин, повернутых большею частью спиной к зрителю, что если бы не имя художника, вселявшее почтительное уважение в Клавдию Андреевну, она бы замазала такую непристойность. Народу была масса. Дамы так и сверкали бриллиантами, видны были кое-где звезды и ленты на фраках и целые витрины орденов на мундирах всех ведомств.

Крышка концертного, белого с золотом, рояля была открыта, и громоздкая фигура знаменитого певца направлялась к нему в сопровождении аккомпаниатора.

Пользуясь этим, Варя вышла из залы и, пройдя две гостиных, в третьей опустилась в кресло со вздохом облегчения.

Тетушка навязала ей какого-то господина, чрезвычайно высокого и плотного, с великолепной черной бородой и вьющейся растрепанной шевелюрой – как оказалось, известного адвоката.

Господин пробовал занимать ее на все лады, даже начал уверять, что у нее гаремная красота, и наконец выбился из сил и замолчал, а Варя, воспользовавшись движением в зале при появлении певца, незаметно покинула своего кавалера.

В гостиной, убранной в шаблонно-восточном стиле, царил мягкий свет от причудливого фонаря.

Она вытянула ноги на одну из подушек, которые валялись во множестве по диванам и по полу, и закинула голову на спинку кресла.

До нее из залы доносились звуки арии из Бориса Годунова, а из соседней комнаты визгливый смех какой-то дамы.

– Скучаете у нас, Варвара Анисимовна, – вдруг услышала она.

Варя обернулась и лениво уронила:

– Нет, отчего же?

Стронич стоял перед ней прямо и смотрел на нее своими ничего не выражающими, почти белыми глазами.

– Я очень сожалел-с, что вы тогда изволили уйти. Я имел дерзость думать, что вы обратите внимание на мое предложение-с служить вам советом, многоуважаемая Варвара Анисимовна.

– Да, я буду вам благодарна за совет, хотя я не совсем понимаю, относительно чего вы желаете мне советовать?

Полковник вдруг сел, словно какая-то внутренняя пружина сложила его ноги.

– Будьте добры припомнить наш разговор-с. Я имел смелость предположить, конечно-с, это только одно мое предположение, что вы изволите тяготиться незанимательностью жизни вообще, а вашей в особенности.

Полковник перевел свои свинцовые глаза на лицо Вари.

– Ну предположим, что это так, – сказала она с невеселой усмешкой. – Что же вы мне посоветуете?

– Я-с, Варвара Анисимовна, посоветую вам замуж выйти.

Варя засмеялась.

– Ну, Игнатий Васильевич, я думала ваш совет будет позанимательней. Это-то я слышу ото всех. Тетушка, верно, просила вас мне это посоветовать?

Варя смеялась, но чувствовала, сама не зная почему, какое-то разочарование.

– Совершенно верно, Варвара Анисимовна, вы не изволили ошибиться, – со странной, не свойственной ему поспешностью сказал Стронич, наклоняя голову. – Этот мой совет я подал вам по желанию Клавдии Андреевны и считаю, что тетушка ваша отчасти права. Часто неудовлетворенность духа происходит от неудовлетворенности тела.

Может быть-с, то, что я собираюсь говорить, слегка вас, как девицу, и шокирует, но в вашей-с воле разговор этот прекратить.

Он, не вставая с места, щелкнул шпорами и почтительно подался вперед.

– Нет, говорите, пожалуйста, – лениво сказала Варя, снова опуская голову на спинку кресла.

– Человек-с, Варвара Анисимовна, состоит из души и тела. На самом деле это немного сложнее, но достаточно, если мы будем исходить из такого положения. Предположим, что у человека та или другая сторона сильнее. Случалось вам слышать, как вставали параличные с одра болезни под влиянием душевных эмоций?

Полковник на минуту примолк и потом продолжал:

– Наверное, вам, Варвара Анисимовна, известны и обратные примеры, когда под влиянием тела-с, т. е. телесных эмоций, люди забывали душу и совершали преступления. Самое главное привести и то и другое в равновесие, а равновесие может быть только тогда прочно-с, когда вы одно всецело подчините другому, на выбор-с.

Стронич опять замолчал, пристально смотря на Варю.

Варе становилось скучно, она почти не слушала, что он говорил, и машинально спросила:

– Что же дальше?

– Подчините тело духу или дух телу-с, Варвара Анисимовна, но всецело подчините, и тогда наступит покой.

– Знаете, Игнатий Васильевич, – засмеялась она. – Покоя у меня хоть отбавляй. Вон тетя недавно сказала, что я, верно, умерла и сама того не замечаю – это мне показалось верным. О каком же еще покое мне хлопотать?

Эти слова вырвались у Вари искренне и с тоскою.

– Не то-с, многоуважаемая Варвара Анисимовна! Покой ваш – это лава под корой, извините за банальное сравнение. Это-с лисица под плащом