Она понимала, что, скорее всего, исход телефонной беседы будет неутешительным. «Кто я для них? Незнакомка, не могущая назвать сколько-нибудь веского повода для встречи… Я сама остереглась бы пустить к близкому человеку, больному, непонятно кого! Но что делать? Если прямо пойду туда, они, может, и впустят меня, от неожиданности. Всего один бы вопрос задать!»

Каким будет вопрос, она в точности еще не знала, полагаясь, как всегда, на вдохновение, обычно выручавшее в пиковых ситуациях. Что представляет собой старинная знакомая Эрделя? Не испугает ли ее внезапный визит? От этого зависело все. Александра сунула записку в карман, адрес она уже затвердила наизусть. «Пойду!»

Дом, возле которого она остановилась, был двухподъездный, уродливый, серый. Застройка времен конструктивизма, заместившая либо снесенный старинный особняк, либо пустырь или садик между двумя зданиями девятнадцатого века. Александра мельком вспомнила о подруге, знавшей все и вся касательно сноса и застройки в московском центре. «Катя знала бы точно, что тут было раньше, назвала бы с лету. Но и она бы мне не помогла попасть к Тихоновой! И все-таки Катя многих знает. В том числе тех, кого не знаю я. Почему было не позвонить сперва ближайшим знакомым, не спросить совета? Может, меня бы сюда и рекомендовали…»

Художница трусила ужасно, хотя и не желала себе в этом признаться. На двери подъезда, где обнаружилась табличка с номером нужной квартиры, красовалась исцарапанная панель домофона с обожженными и стертыми кнопками. Александра без особой надежды нажала две нужные, затем «вызов»… Молчаливый домофон был мертв. Потянув на себя дверь, она легко открыла ее и ступила в темный и душный, остро пахнущий крысами и подвальными испарениями подъезд.

Ей было не привыкать к темным подъездам. Александра настолько обвыклась в своем выморочном дому, что ощущала себя неуютно в светлых, прибранных помещениях. В сумраке она видела неплохо. Кроме того, подъезд все-таки был слегка освещен, площадкой выше горела слабенькая лампочка.

Не понравилось ей и заставило остановиться другое. Александра услышала над собой голоса, причем мужские. Трусихой она себя не считала, но и рисковать напрасно тоже не желала. Дом, где обитала она сама, хотя и вовсе не был оснащен ни домофоном, ни иным средством защиты от вторжения незнакомцев, бродяги, наркоманы и прочие асоциальные элементы не посещали. Это всем казалось удивительным, но тому было простейшее объяснение. Марья Семеновна, негласно признанная и грозная староста подъезда, нещадно отражала любые попытки вторжения. Никто, независимо от звания, достатка и внешнего вида, не мог чувствовать себя в безопасности до тех пор, пока бдительный цербер не учинит строгий допрос: к кому пришел гость, что делает на лестнице и почему бы ему, собственно, не подождать друга на улице? Гости Александры, впервые сталкивавшиеся со старухой, жаловались художнице на ее произвол и грубость. Те, кто уже имел счастье и случай познакомиться с Марьей Семеновной, уважали ее. В характере старухи было столько же стали, как и в ее жутковатой кащеевой улыбке.

Александра стояла, притаившись, и слушала разговор двух мужчин на площадке второго этажа. Видеть ее они не могли, а того, что открылась и вновь затворилась дверь подъезда, явно не заметили, так были поглощены беседой.

– Так что ты решил, ну? – настойчиво, даже агрессивно и явно уже не впервые спрашивал один. По голосу Александра безошибочно определила, что мужчина нетрезв.

Собеседник ответил не сразу. До художницы донеслось шарканье подошв по полу, затем скрип колесика неисправной зажигалки. Только потом прозвучал ленивый и негромкий голос. Александре пришлось напрячь слух, чтобы разобрать слова:

– Пока мать не согласна, ничего не будет. Что ты горячку порешь!

– Ты сам знаешь что! – яростно ответил импульсивный собеседник. – Как будто впервые слышишь? Мне деньги нужны были вчера!

– Это твои проблемы, не мои, – по-прежнему хладнокровно ответил второй.

– Не расплачусь – начнутся общие проблемы! Придется мне продавать свою долю квартиры, что ты тогда запоешь?!

– Урод! – Невозмутимый оппонент даже ругался без всякого озлобления. Ему как будто было лень проявлять эмоции. – Всегда был уродом…

– Поговори с ней сейчас же, убеди, что ждать нечего! – Теперь агрессивно настроенный собеседник сменил тон на плаксивый. Он уже не настаивал, а умолял: – Ты сможешь! Что тебе стоит?! Ей уже все равно!

– Я что, всю жизнь буду с тобой нянчиться? – неожиданно визгливо ответил ему оппонент. Он тоже перешел на повышенные тона. – За каким это бесом, хотелось бы знать?! Ты мне жизнь сломать решил, заодно уж со своей?!

– Гад… – с подвыванием произнес истеричный. – Гад проклятый, ты что же, бросишь меня подыхать из-за каких-то паршивых грошей…

Сообразив, что эти двое представляют куда больше опасности друг для друга, чем для нее, Александра стала подниматься по лестнице. Завидев ее, мужчины смолкли и повернулись к ней одновременно. Даже при тусклом освещении Александра заметила, что одеты оба вполне прилично и на бродяг или прочих маргиналов, которыми богаты арбатские окрестности, не похожи.

Мужчины молча посторонились, чтобы разминуться с ней на узенькой, в два шага шириной, площадке. Александра поднялась на площадку второго этажа, оглядела таблички на дверях. «Сюда!» Увидев нужный номер, она снова взглянула на мужчин. Они, не двигаясь, выжидающе смотрели на нее. Александра подняла руку, чтобы позвонить, но не успела этого сделать.

– Звонок не работает, – сказал один из наблюдателей.

– Да? – Александра в замешательстве опустила руку. Она собралась было постучать, но ее смущало пристальное внимание мужчин, буквально стерегущих глазами малейшее ее движение. Внезапно она догадалась: – Вы не из этой квартиры?

– Из этой, а что вам нужно?

– Я к Тихоновой Елене Вячеславовне.

Последовала пауза. Мужчины обменялись взглядами, значения которых Александра не поняла, хотя и следила за их лицами внимательно. Что в них промелькнуло? Испуг, недоверие, настороженность? В этих взглядах был страх, Александра не сомневалась. Но чем она могла напугать двоих взрослых мужчин?

– К ней можно? – спросила она, когда молчание стало ее особенно тяготить.

– Она болеет, – хрипло вымолвил тот, который заговорил с ней первым. Второй молчал. Судя по всему, именно он устроил истерику и все еще не пришел в себя.

– Знаю, потому и пришла.

– Зачем она вам? – Мужчина пожал плечами, и это движение вдруг показалось Александре искусственным, дурно сыгранным. – Она лежит с температурой, мы к ней только врача пускаем.

– Но я пришла от ее старого друга! – Художница постаралась вложить в свой голос всю доступную ей от природы силу убеждения. – Мне обязательно нужно ее увидеть!

– А кто вас послал?

Она хотела произнести «Эрдель», но с изумлением и ужасом услышала собственный голос, произносящий все так же напористо: