«Я еще сплю», — подумал Сардар и снова закрыл глаза.

— Сегодня первый день Хлебной ярмарки, отродья! — резкий каркающий голос главного надсмотрщика заставил его вскочить. Надсмотрщик вышел на середину грота с пятью или шестью подчиненными. Все были в новенькой одежде, начищенные бронзовые нагрудники сверкали как шлюхины наряды.

Халкын, так звали этого ублюдка. «Я ненавижу две вещи», — говаривал он. — «Ненавижу арестантов, и ненавижу лежащих арестантов». Слово «лежащий» трактовалось крайне широко, а ненависть Халкына была немудрящей и действенной, как палка: за малейшее нарушение провинившийся получал десять плетей «от лучшего заплечных дел мастера всех Двенадцати земель». Именно так господин старший надсмотрщик предпочитал себя именовать. Вот почему его карканье поднимало на ноги даже умирающих.

— Так вот, — продолжал Халкын. — Согласно обычаю, который я, будь моя воля, давно бы отменил, город жалует вам, скоты, долю от жертвенных овощей! Жрите, и восхваляйте Тельца Милостивого, не обделяющего вниманием даже такой человеческий мусор, как вы. И еще одна приятная новость. Сегодня в честь открытия ярмарки работа отменяется. Радуйтесь, обезьяны!

Последняя фраза была отнюдь не риторической, арестанты поспешили выполнить приказ, и под сводами грота несколько раз взметнулось нестройное: «Слава Тельцу!».

Когда надсмотрщики удалились, в гроте повисла тишина, нарушаемая лишь шорохом корзин, чавканьем, да глухим шумом потасовок, вспыхивавших из-за особо лакомых кусков.

Сардар ел вместе со всеми, и никогда еще овощи не казались ему такими вкусными!

— Репа слаще меда, а, малец? — донесся из соседней клетки голос Хромца.

Сардар бросил на него удивленный взгляд. Бесноватый старикан стоял во весь рост, навалившись на прутья и просунув руки сквозь решетку. Он сжимал в кулаке крупную полусъеденную репу и, стараясь отставить ее как можно дальше от глаз и откинув голову назад, внимательнейшим образом изучал этот «дар Тельца». Лицо его было совершенно осмысленно, за все время пребывания здесь Сардар еще ни разу не видел старика таким.

«Глядите-ка», — подумал юноша. — «Даже наш юродивый пришел в себя. Что делает с человеком еда!» Вслух же он не сказал ничего, лишь пожал плечами, рот его был набит ароматной свекольной мякотью.

— Огромная репа, — продолжал Хромец. — В этом году нам повезло. Как думаешь?

Сардар снова не мог ответить.

— А повезет еще больше… — старикан вонзил в репу на удивление здоровые зубы.

— Поихот ехо бохе, — заговорил он с набитым ртом. — Охен поихот. Хэто я тефе хаваху.

Сардар проглотил наконец свеклу и решил поддержать разговор:

— В чем же нам повезет? Еще и мясо принесут?

— Нэ. Махо не пхынехут, — ответил Хромец, сглатывая. — Но мы можем его добыть…

Последнюю фразу он произнес заговорщицким шепотом.

— Добыть?.. — хмыкнул Сардар. — Я уж подумал, что у тебя в голове прояснилось. А у тебя просто новый заскок.

— Наглый щенок! — прошипел Хромец. — Между прочим, это из-за тебя я двинулся умом!

— Из-за меня? — Сардар едва не поперхнулся куском моркови. — Что ты мелешь!

— Из-за тебя, мерзавец, из-за тебя! — голос старика наполнился ядом. — Из-за тебя, будь ты проклят!

Отвернувшись, он с хрустом вонзил зубы в бок большой зеленой редьки, и принялся жевать, громко чавкая.

— Что же я такого натворил? — бросил ему в спину Сардар. — Ты что, не видел раньше водолеев?

— А то, сучонок, что ты занял мою клетку, — тявкнул, перестав жевать, Хромец. — Это была моя клетка, клетка для несчастного больного старика, которого обижают молодые бугаи вроде тебя. Но в один проклятый день я вернулся с работы, а в моей клетке — ты, жидкое отродье!

— А иди ты… — Сардар отодвинулся к другому краю клетки и вернулся к еде. Овощи заканчивались до обидного быстро.

— Нет, стой! — взмолился Хромец. — Проклятый тупоголовый… Ох, прости меня… Послушай, я не хотел тебя обижать. Я хотел…

— Поговорить о мясе, — фыркнул Сардар. — И лучше тебе больше не произносить этого слова. Дай хотя бы овощи спокойно доесть…

— Да послушай же! — почти закричал Хромец. Его голос привлек надзирателей. Минуту назад двое, оживленные и веселые, вынырнули откуда-то из глубин пещеры и уселись играть в кости за столом у входа в тюремный грот.

— Эй ты, старая обезьяна! — донеслось оттуда. — Уже сожрал свою ботву? Можно забирать корзину?

— Нет, почтенный, прости! — залебезил Хромец. — Это я от избытка чувств! Возношу хвалы доброму Халкыну, и отцам города за щедрость к нам, убогим…

— Поди-ка ты! — гоготнул стражник, и возвысил голос так, чтобы услышали все заключенные: — Эй, вы, отбросы. А ну, вслед за почтенным старцем орите: «Слава Халкыну и отцам города!»

— Кто не заорет, отнимем пайку, — встрял второй надзиратель. — Ну! Трижды!

— Слава Халкыну и отцам города!.. — разнесся под сводами нестройный хор. — Слава Халкыну и отцам города! Слава…

— То-то, — сказал первый тюремщик, когда все смолкло. — И заткнитесь все теперь. Если кто вякнет, поотнимаю овощи. Вас, свиней, и так кормят как на убой.

— Добился своего, молокосос? — снова услышал Сардар голос Хромца. — Меня завтра поколотят из-за тебя.

— И поделом, — буркнул парень. — Не будешь ко мне соваться.

— Да чтоб тебя! — Зашипел старик. — Глупый мальчишка, подойди ближе! Не заставляй меня кричать. Подойди, слышишь! Подойди, иначе заору. Все отнимут и у тебя тоже! — Тон Хромца не оставлял ни малейших сомнений в том, что он так и сделает.

— Что ты ко мне привязался, — проворчал Сардар, подчиняясь.

— Другое дело, — зашептал Хромец, прижавшись лицом к прутьям клетки. — Слушай старших, дольше проживешь…

— Что нужно?! — рявкнул Сардар.

— Тихо, тихо, тихо, — взмолился Хромец. — Послушай меня, не перебивая, хорошо?

— Ну?

Старик облизнул губы и заговорил:

— Я знаю, как достать мяса. Я говорил тебе… Сегодня первый день Ярмарки, ты ведь знаешь. Все гуляют, народ веселится. Надсмотрщики тоже хотят веселиться. И они будут веселиться, попомни мое слово.

— О0ни уже веселятся, — сказал Сардар. — И что с того?

— А то, что к вечеру они все будут мертвецки пьяны. И нас всех напоят. А еще хлеба принесут. Халкын терпеть не может всех этих вольностей, ничего не говорит, но Ярмарка есть Ярмарка, я-то порядки знаю.

— Откуда это?

— Я уже три года здесь, — сказал Хромец. — Дольше всех, кто здесь сидит.

— Врешь, — бросил Сардар. — Я слышал, больше года здесь никто не выдерживал. Вон, Фаххан, сидит восемь месяцев, так он уже заживо гниет.