– Я один ничего не смог бы сделать без помощи обер-прокурора Святейшего Синода Александра Николаевича Голицына, – именно он назначил меня игуменом в этот монастырь, именно он дал повеление выделить монастырю некоторую сумму денег на постройку монастырской церкви и прочие потребства. Сей мрамор будет использован для создания фонтана.

– Похвально, похвально, – снова повторил император. – Только позвольте закончить мысль, которую я вам ещё не поведал. Так вот. Александр Николаевич назначил вас сюда по моей просьбе. Только говорилось вовсе не об этом монастыре, а об одной из уже действующих церковных обителей в Крыму. Но сам Господь распорядился и через обер-прокурора направил вас быть отцом данной обители. К тому же, посланный мной художник определил место предсказания. Это именно здесь!

– Как же так?! – воскликнул игумен. – Как же так?! Прошу, пройдёмте сей же час в мой кабинет. Там я держу старый манускрипт, в котором мы можем найти ответ.

– Тот документ, который вы показывали мне в Венеции? – поинтересовался Александр.

Игумен, молча, кивнул и припустился, чуть ли не вприпрыжку к своему дому. Император, несмотря на свой высокий рост, едва поспевал за ним. Архимандрит взбежал на крыльцо, рывком распахнул дверь и стал подниматься по лестнице на второй этаж, где и находился кабинет настоятеля. Войдя в кабинет, архимандрит Агафангел открыл крышку большого сундука, окованного полосами железа, и принялся рыться во многих свитках, хранящихся в сундуке.

Император вошёл следом и на пороге опешил. Кабинет игумена был настоящей библиотекой, на полках которой виднелись довольно старинные и, безусловно, ценные фолианты. Такого количества книг Александру Благословенному не приходилось увидеть даже в домах европейских вершителей мира, в гостях у которых ему пришлось бывать во время создания Священного Союза. Несомненно, что греческий монах многие книги привёз с собой. Монастырь получил настоящего хозяина, который за год сумел преобразить обитель до неузнаваемости. И Черноморский флот под неусыпным наблюдением корабельных пастырей стал более дисциплинированным и действующим! Видимо, прав был министр просвещения Александр Голицын, что для развития ума необходимо не разделять духовного просвещения от народного, и благочестие было признано основой истинного просвещения.

Но год назад Александр Благословенный заинтересовался делами Александра Николаевича именно по причине благочестия. Знаменитый мемуарист Ф. Ф. Вигель вспоминает о Голицыне ещё более пристрастно: «Не краснея, нельзя говорить об нём, более ничего не скажу: его глупостию, его низостию и пороками не стану пачкать сих страниц».

Император лично проверил все наговоры и сплетни, которые оказались не такими уж дутыми. В результате Голицыну предписано было оставить должности обеих министерств, сохранив за собой звание только главноначальствующего над почтовым департаментом. Но всю эту придворную грязь архимандриту Агафангелу знать было ни к чему, поэтому император не стал очернять восхищений делами бывшего обер-прокурора.

– Вот же! Вот! Я нашёл это! – игумен протянул Государю документ, исписанный киноварью.

Александр взял в руки манускрипт, но ничего не понял, так как на пергаменте были запечатлены буквы древнегреческого алфавита. Повертев свиток, он вернул его игумену и выразительно пожал плечами.

– Ах, да, – опомнился пастырь. – Сейчас я прочту то, что нам нужно.

Вскоре он отыскал место, где, по его мнению, были указаны наставления для искателя сокровищ.

– Вот здесь написано, – игумен от усердия водил пальцем по строчкам. – Вот здесь написано, что «путь к сокровенному лежит на лунной дорожке и когда Утренняя звезда позволит проснуться Огненному исполину, надо найти дверь в чреве Нептуна. Уастырджи поможет ищущему».

– Ну и что? – не понял император. – Что здесь должно указывать на место, где зарыты сокровища?

– Знаете, Ваше Величество, – игумен перешёл почти на шёпот, будто кто-то мог подслушать их беседу. – Знаете, я уже год состою настоятелем этой обители, но не искал сокровища в подземных коридорах, вероятно, только я один. Слухи о каких-то древних кладах монастыря давно живут на мысе Фиолент, поэтому неудивительно, что ваш художник-астролог вычислил это место.

– Может быть и так, – не стал возражать император. – Но ведь никто нам не запрещает посмотреть, где и как пробегает здесь лунная дорожка, о которой говорится в тексте. Вероятно, это всё же на поверхности моря. А цифр в тексте никаких нет?

– Нет, Ваше Величество, – покачал головой монах. – Только в конце надпись из неразборчивых букв и несколько нулей.

– Как! – воскликнул Государь. – И вы молчали, любезный!! С вашей стороны это непростительная ошибка.

– Но я даже не мог подумать, – растерянно защищался владыка. – Я и подумать не мог, что наблюдать лунную дорожку на море необходимо только в определённое время.

– Теперь мы знаем, – заключил Государь, не обращая внимания на стоны отца Агафангела. – Смотреть на лунную дорожку надо в 0 часов 0 минут, то есть в полночь.

– И что будет?

– Будет то, что обязательно должно было случиться! – у царя в глазах прыгали лукавые огоньки. – Непременно будет! Я это чувствую!

До полночи оставалось не так далеко, но для владыки и Александра Благословенного время замедлило свой бег. Маятник настенных часов работал как положено, а вот стрелки, казалось, застыли на одном месте и назло всему окружающему миру не хотели двигаться. Нехотя и с большим скрипом часовой механизм всё-таки передвинул стрелки ближе к полуночи. Тогда владыка Агафангел предложил пойти на край скалы мыса Фиолент, чтобы с обрыва полюбоваться на лунную дорожку.

Церковный пастырь в сопровождении императора чуть ли не на ощупь принялись пробираться к обрыву. Идти в темноте им приходилось потому, что как назло в этот момент небо над побережьем Чёрного моря затянуло тучами. Луна, прячась за облаками, никак не могла пролить свой свет на землю, но двое романтиков упорно пробивались к цели. Путь к обрыву покрывала чахлая белёсая трава и такой же белёсый кустарник, растущие только на мысе Фиолент. Как ни странно, но трава и кустарник немного разгоняли мрак, поэтому идти по белёсой траве было легче. Царь давно уже заметил странную особенность крымской земли, но расспрашивать настоятеля об этом не стал, потому что грек сам только год жил в монастыре и вряд ли мог знать прихоти крымских растений.

Когда царь и монах оказались одни на скалистом обрыве мыса Фиолент, и уже исчезала последняя надежда, что природа, наконец, сжалится над упорными кладоискателями, ночные грозовые тучи вдруг расползлись в стороны, и к побережью по неспокойному морю протянулась лунная дорожка.

– Глядите, глядите, – император схватил игумена за руку. – Глядите! Господь сжалился над нами и всё-таки показал нам лунную дорожку. Видите, совсем недалеко от берега дорожка затрагивает огромный подводный камень. Что это? Маленький остров?

– Нет, Ваше Величество, – отозвался владыка. – Вернее, да. Именно на этом каменном островке Святой Георгий явился, будто маяк, отчаявшимся в спасении греческим морякам. Недаром у аланов его называли Уастырджи, что в переводе на русский звучит как Георгий. Здесь, на вершине скалы, где сияя благодатным огнём, стоял архангел, моряки на следующий день воздвигли семиметровый крест.