– Простите, товарищи – вы куда? – обратился к четверым бывшим партизанам стоящий на входе переодетый в военную форму чекиста с боевым орденом на груди человек. На голове у него надета фуражка. В нем можно было узнать главного чекиста Карелии, товарища Мордвинова.

– Пройти можно? – говорил ему Соколов вежливым, несчастным, измученным голосом, похожим не на война-героя, а на путника-страдальца.

Все четверо остановились и смотрели на них жалобными глазами, но больше ничего не просили, Соколов опирался, стоя на палку. А к ним вышел одетый в штатском костюме уже немолодой человек, он извинялся. Проходящие гости знали его как прокурора Ипатова.

– Простите вы нас, товарищи бывшие красные партизаны, пожалуйста, столовая, к сожалению, переполнена высокими товарищами, посадочных мест на вас нет, очень сожалею, – повторялся глубоко скорбящий мужской голос.

Все четверо прибывших на конференцию бывших красных партизан, ни слова не сказав, с пониманием отошли от дверей, развернулись, пошли обратно – туда, откуда пришли, не показав на лицах обиды. Шли, наивно думая, что просто случайно для них не оказалось свободных мест, прибыло много других героев, а на самом деле места были. Участник гражданской войны, товарищ Лапаткин, прошел на банкет после их ухода с опозданием и без приглашения, свободные места для него с державшей его об руку супругой нашлись, и не одно, оставались пустые и лишние стулья, вложить не надо. За столом обсуждались новые успехи Советской власти, Карельской Трудовой Коммуны, пили спиртное мало, кушали скромно, говорили много.

– На базе вступившей в строй Кондопожской фабрики, в Карельской Трудовой Коммуне образовалась бумажная промышленность, – говорил речью в выступление на публику ее директор, товарищ Ярвимяки. Пившие водку за столом Ипатов, Елин, Мордвинов в разговоре между собой возмущались:

– Нет тут больше никакой трудовой коммуны, – заявил своим дружкам прокурор Ипатов.

– С чего он взял, что у нас коммунары еще существуют? Наступит время, и я разоружу эту контру, выведу на чистую воду, – говорил Ипатов узкому кругу, пил водку, пока другие с гордостью рапортовали о выполнении Ленинских заветов. Застолье продолжалось, после речей запиликала гармошка, пелась песня: «Мы пали в борьбе роковой», – пел песню и секретарь обкома Ровио, и Кондопожский директор Ярвимяки. Пели и другие, те самые, кто не знал о страшных снах и знать не мог, что произойдет семь лет спустя, и в каком страшном аду они окажутся…

В эти дни в Петрозаводске проходила областная конференция красных партизан, группа участников в количестве двадцати двух фотографировались на память для истории, стоя и сидя на стульях, и по трое на земле, построившись в три ряда. Среди них были молодые мужики, которым по возрасту не исполнилось и сорока. Одетые в военную форму. С боевыми орденами, смотревшими с зеленых гимнастерок молодых, прошедших суровый жизненный путь ребят. Не выпуская из рук палки и костыли, кто был постарше, показывал в камеру фотографу свое военное увечье. Среди них была одна женщина. Тогда, кто-то из старых партизан проявил высказанным упреком неудовольствие:

– Вместо разговоров лучше бы вином угостили, а то беседы, одни беседы.

С каждым годом их все оставалось меньше, многие умерли от ран, голода, болезней, заработанных непосильным трудом в колхозе. Пройдет немного времени, и к середине 1938 года из них никого не останется. Другие партизаны придут на смену своим предшественникам, прошедшим фронты Гражданской, защитившие Пудож от белогвардейцев, защитившие Советскую власть, будут воевать с белофиннами в годы предстоящей войны.

* * *

Прошло два месяца, и точно по договору – скульптором Манизером был вывешен на обозрение большого зала КарЦИКа. На открытом, заседании КарЦИКа он подробно рассказывал, что из себя представляет:

– Весь памятник Владимиру Ильичу Ленину будет выполнен из местного гранита серо-черного тона. Ленин без шапки, в зимнем пальто стоит в порывистой позе на трибуне. Он не говорит, а бросаете лозунги толпе, сама фигура хорошо спаяна с трибуной. Думаю, предложенный мной памятник произведет сильное впечатление на жителей республики.

Выступление скульптор Ильин закончил, слышались крики: «Потрясающе!», хлопанье в ладоши, восторг на лицах собравшихся членов КарЦИКа.

– Рано успокаиваться, рано, – сказал им секретарь КарЦИКа Густав Ровио. Он попросил предоставить слово архитектору Ильину. Поднявшись с места, Ильин продемонстрировал эскиз достройки зданий, обновляющих площадь.

– Я хочу поднять их до уровня четырех этажей в форме воронки!

Когда архитектор Ильин завершил свое выступление, попросивший слова товарищ Шотман громогласно указал:

– Товарищ Ильин не использовал в организации городского пространства такой великолепный момент – овраг посреди города, который должен быть украшен лестницами. Поэтому я категорически против принятия предоставленного вами проекта, предлагаю вам более детально потрудиться над доработкой, – предложил архитектору Шотман, имея в виду овраг заводской ямы, пролегавший за северным берегом речки Лососинки и возвышавший улицу Мариринскую.

Потом состоялось голосование. Члены КарЦИКа голосовали единогласно, не поддержав проект архитектора Ильина, требуя от автора детальной доработки. По окончании заседания в коридорах КарЦИКа слышался разговор Ровио с Гюллином:

– Медленно собираются денежные средства, народ экономит на всем, на постановку памятника Ленина жителям нашего города жалко, такая картина вырисовывается.

– Что поделаешь, нам надо изыскивать свои средства, средств в республике маловата, в смету на год вперед заложим, и то недостаточно будет, от жителей республики толку маловато, – сделал вывод Гюллинг, шел, хромая, коридором на выход.

* * *

В феврале 1931 года на очередном пленуме Карельского ЦИКа секретарь Густов Ровио недовольно отмечал:

– Сбор средств на памятник Владимиру Ильичу Ленину идет крайне медленно, на счет поступило лишь 2156 рублей, что составляет ноль восемь копеек в пересчете на душу населения республики.

– Дак что ж мы бездействуем, товарищи? Исходя из имеющихся у нас данных, необходимо предложить всем районным комитетам партии, городским и сельским советам изыскать недостающую сумму на увековечивание памяти вождя мирового пролетариата Владимира Ильича Ленина. Недаром мы с вами говорим ежедневно: Ленин живей всех живых, а у нас вами даже нужной суммы не найдется на установку ему памятника. – говорил недовольно в своем выступлении Николай Архипов, обращаясь к пленному.

В свою очередь председатель Карельского ЦИКа Шотман громко заявил:

– Предлагаю усилить оргработу, мобилизоваться и всемирно добиться стопроцентного охвата.

– Сволочи, паразиты, с такими людьми коммунизм не построишь, мировую революцию, не проведешь! – стучал кулаком по столу вернувшийся с пленума Николай Надкин, разговаривал со своей семьей.

– А что тут сделаешь, если людям памятник Ленина не нужен, надо как-то с этим мириться, насильно же мил не будешь. Кому надо, тот итак будет помнить нашего горячо любимого вождя в своих сердцах, я, например, храню имя Ленина в своем сердце без памятника, а памятник зачем? Памятник Ленину не нужен людям из-под палки. Был бы еще жив Владимир Ильич, он был бы против, – объяснил старший сын Игорь прежде всего отцу свою гражданскую позицию.