— И вы, уходя в монастырь, не сообщили ей об этом?

— Сообщил. Потом я прекратил связь с внешним миром. Если бы я знал, что она беременна… Хотя тогда я бы сел в тюрьму…

Андрей стал говорить так, будто разговаривал сам с собой или со своим внутренним голосом. Вероятно, он привык к таким разговорам. Я, наверное, вообще не смогла бы жить одна, нигде.

— Чем вы занимались в миру? — спросила я.

— Компьютерами. А теперь, наверное, безнадежно отстал. Эта же сфера развивается семимильными шагами. У меня была провайдерская фирма.

— Захотите — наверстаете. Вам же надо семью содержать. Теперь есть стимул.

Андрей в одно мгновение преобразился, сжал кулаки, вероятно, вспоминая того, кто лишил его бизнеса.

— Можете обратиться за помощью к моему отцу, — сказала я. — Он же приходил к вам знакомиться. Если хотите, я с ним сама поговорю.

— Я помню. И помню, что он живет по понятиям. Я должен подумать. Может, я сам смогу начать все с нуля. У вас здесь есть Интернет?

— На базе? Да. Приходите хоть завтра.

— Только желательно, чтобы ты девкам на глаза не показывался, — вставил Валера. — У нас в домике поработаешь.

— Вы вроде бы говорили, что что-то сломалось. — Андрей посмотрел на меня.

Я пояснила, что почему-то прекратила транслироваться запись со всех камер, установленных в доме и на территории, прекратила поступать на пульт. Но это не имеет отношения к Интернету.

Андрей сказал, что обязательно придет. Может, только не завтра, а послезавтра. А завтра они будут наверстывать упущенное с Наташей. Валера обещал принести им завтра еды.

Мы ушли. Они остались. Какое-то время мы шли с Валерой молча, потом он спросил:

— Как ты думаешь, Наташка могла сломать камеры?

— Ей-то зачем? Чтобы камера не засняла, как она уходит? А кто знает куда? На озере-то камер нет. И не забывай, что девки приехали напоминать о себе народу. Им как раз нужно, чтобы запись все время шла. Всем. Я думаю, что это сбой техники. Не так настроили, что-то замкнуло. Я в этом плохо разбираюсь, Валера. Но это не преднамеренная диверсия. И слово «диверсия» здесь вообще неуместно!

Четвертый друг, наркоман, умер через пару месяцев. И оставил чистосердечное признание. На нескольких листах от руки написал все, что помнил — перечислил всех жертв, при каких обстоятельствах погибли или не погибли. Похоже, что он сам ввел себе смертельную дозу.

Полицию вызвали соседи. Дело было летом — и тело начало пахнуть. Парень жил один, тратя оставшиеся от родителей деньги и уже что-то продавая из вещей. В квартире мало что осталось, и она выглядела не так, как при жизни родителей. Квартира превратилась в притон.

Им повезло, что попался продажный мент. Квартиру вскрывал слесарь из местной управляющей компании в присутствии участкового, который и прихватил исписанные листки. Он быстро сообразил, что за эти листки можно получить кругленькую сумму. Ему требовалось улучшить жилищные условия. Он с женой и сыном жил в одной комнате двухкомнатной квартиры, в другой, маленькой, лежала его мать после инсульта. К приезду следственной бригады листков на столе уже не было. Да следователь и не ожидал увидеть предсмертную записку наркомана. Сколько его предшественников не рассчитали дозу? Кто из них оставлял предсмертные записки?

Слесарь и соседи-понятые листки то ли не видели, то ли не обратили на них внимания. Соседи знали, что Лешка — наркоман, к нему ходят такие же друзья и подруги. Его смерть их не удивила. Она не удивила никого из знакомых.

Участковому пришлось заплатить, много заплатить. Но отцы сказали, что его нельзя оставлять в живых, однако убивать сразу тоже нельзя. И через пару месяцев дорогой киллер «организовал» несчастный случай — взрыв бытового газа. Пожар уничтожил все, что было в квартире. Пострадали и соседние, и жизни кроме участкового лишились его жена, мать и сын. Но трех оставшихся друзей и их отцов это не волновало. Им нужно было уничтожить свидетеля и улики, ведь участковый вполне мог снять ксерокопии с листков или их сфотографировать.

Но вроде не снял и не сфотографировал.

А умерший Лешка, оказывается, успел оставить завещание. Он завещал квартиру (пусть и в жутком состоянии) младшей сестре и матери одной из их жертв, которая лишилась рассудка и то пребывала в сумасшедшем доме, то ее временно отпускали к матери и сестре. И откуда только Лешка узнал фамилии, имена, адрес?

Дело об изнасиловании той девчонки снова открыли и так же быстро закрыли в связи со смертью подозреваемого. Следователь мог быть только доволен — одним «висяком» меньше. Мать пыталась напомнить, что насильников было несколько, но как-то быстро успокоилась. Полученная в наследство квартира позволяла отправить дочь в дорогую частную клинику, где были готовы ее принять и попробовать с ней поработать.

Когда я проснулась, в нашем домике уже не было ни Валеры, ни Ольги Петровны. Корм козе был насыпан, и сама она подоена. Стакан молока для меня стоял на столе. Я его выпила, оделась и отправилась в дом завтракать. По пути бросила взгляд на баню. Дверь была плотно закрыта. Вероятно, «молодые» еще спали. Интересно, сложится у них или нет? Я улыбнулась. Валеру на территории я не увидела. Может, завтракает?

В кухне попахивало горелым, Валера суетился над Ольгой Петровной.

— Что случилось?!

— Она заснула, — повернул голову Валера. Мы многозначительно посмотрели друг на друга. — Сгорела только одна яичница.

— Сейчас уберусь, — сказала я. — Неси тетю Олю в наш дом.

Я отмыла сковородку, кухня за это время проветрилась, хотя горелым все равно немного попахивало. Что пила или ела Ольга Петровна? Я внимательно осмотрелась. Мой взгляд упал на кастрюлю с морсом, который Ольга Петровна вчера сварила на всех и выставляла на стол. Я морс не пила, только чай. А участницы проекта, как, впрочем, и участник, вероятно, его пили. Это же не калорийные пирожные!

Вернулся Валера. Я поделилась своими мыслями.

— Сейчас вылью в сугроб, — кивнул он.

Я предложила оставить немного в баночке. Вдруг придется проводить анализ. Баночку я поставила в холодильник. Вернулся Валера и предложил выйти на улицу вместе с ним. Я накинула свою теплую куртку, сунула ноги в сапоги. Мы вышли. Начал падать снежок.

— Вон на эти следы посмотри, — Валера показал пальцем.

На снегу были видны следы, оставленные обувью на тонких каблуках. Следы вели от дома в сторону леса и обратно. На таких каблуках приехала Александра Левицкая. Каблуки были и у Ярославы Шершень, но она спала в бане с Игорем Алейником. Свежих следов оттуда в дом не было. Мы вернулись в дом, я нашла взглядом сапоги Левицкой, приподняла их и увидела под ними еще не высохшую маленькую лужицу. Под остальной уличной обувью было сухо. Я взяла один сапог Левицкой. Мы приложили его к следам, которые уже заметало.