— А частные прошения не удовлетворяете?

Хропцов замахал руками, скривил лицо в искреннем испуге.

— Частные?! Да господь с вами, что вы, какие «частные прошения», что вы, эдак бы нас тут с потрохами съели и косточек не оставили. Что вы! — Он засмеялся так громко, что жёлтый попугай вцепился клювом в решётку и угрожающе зарычал. Мерин от неожиданности вздрогнул.

— Перестань, Яша, ты испугал нашего гостя, — Вилор Семёнович подошёл к клетке, просунул попугаю палец. — На, поклюй, успокойся. — Он вернулся к столу. — А вас что конкретно интересует?

— Да ничего конкретного, Вилор Семёнович. Так, дела текущие. Просто хотел узнать насчёт билетов, мечтаю жену в Париж отправить. Но если вы частные прошения не принимаете, то, как говорится, — он скорбно развёл руки в стороны, — на «нет» и суда нет. Пусть в очередях потолкается. Я оставлю вам телефон. Если вдруг что — в вашем распоряжении. — Он поклонился.

Хропцов протянул ему руку:

— Спасибо, рад был познакомиться.

Широкая улыбка на лице заместителя директора МОГА даже внешне выглядела фальшиво.

В коридоре Мерин столкнулся с секретаршей Милой. Нет, косметика ей не помогла: крупные слёзы оставляли на щеках девушки чёрные борозды. Что-то с ней совсем неладно.

— Простите, я могу к вам обратиться?..

— Нет, не можете. — Она прошла мимо, остановилась у телефона-автомата.

Мерин решил было подождать, но Мила его грубо отшила:

— Проходи, проходи своей дорогой. Арестуешь — тогда беседовать будем.

Она проводила его взглядом, набрала номер телефона.

— Юра, привет, это Мила. Юр, Лёшку убили. Не знаю, мне сегодня какой-то мент из МУРа сказал. Нет, я его не знаю. Не знаю, Юр. — Она горько всхлипнула, какое-то время не могла говорить. — Я заеду, Юр. Нет, я заеду. — Мила повесила трубку, вошла в приёмную, начала собирать сумку. Крикнула: — Я ухожу! Заболела.

— А что с тобой? Что это вдруг? — Хропцов заглянул за ширму.

Она вышла, не удостоив его ответом.

Вилор Семёнович подошёл к окну, выходящему на автостоянку.

Прежде чем выехать, Мерину пришлось сделать несколько сложных манёвров: старенький «Москвич» загородил ему дорогу.

Из окна кабинета Хропцов видел, как машина Мерина выбралась на Ленинградский проспект и вписалась в густой шумный поток. Он бросил попугаям горстку зёрен, подсел к телефону, набрал номер. Попугай недовольно вцепился в прутья клетки: «Мало, мало, мало».

В трубке раздался негромкий голос Рубикса:

— Вас слушают.

— Владис Николаевич? Хропцов говорит. Мне необходимо вас повидать.

Мила вела машину, почти не видя дороги: грудь сдавливал щемящий спазм, глаза застилали слёзы. «Лёшка, Лёшка, милый мой дурачок, кто ж тебя так? За что? Ты ведь даже мух убивать запрещал, говорил — пусть летают, что тебе жалко? Комаров можно — они кровь сосут, а эти безобидные, пусть летают. А сам вот отлетался…» Она заревела в голос, автомобиль понесло на встречную полосу. Загудели, завизжали тормозами машины. Мила очнулась, вывернула баранку: «Ну вот, Лёшенька, чуть было к тебе не отправилась. Встретились бы. Посмеялись».

Она подъехала к тротуару, уронила голову на руль, долго приходила в себя.

Чибилин открыл не сразу: надолго припал к «глазку», спросил для верности.

— Мил, ты?

— Я, Юра, открой.

Чибилин загремел замками.

— Входи. Я же сказал — не надо.

— Я сейчас уеду. — Мила, не раздеваясь, прошла в комнату, села на диван, достала из сумочки носовой платок, не таясь громко зарыдала. — Юр, что ж это делается, а? Что же это делается?! За что?

Юра прошёл в кухню, выглянул в окно. Нет, вроде никакого «хвоста»: его белая «Волга», Милкин «жигулёнок». Больше никого.

Он достал из холодильника минеральную воду, поставил стакан перед Милой:

— На, выпей.

Девушка замотала головой.

— Выпей, выпей. Жизнь, девочка, — это… Значит, где-то замкнулся, на себя сработал. Что ж теперь делать? Жизнь, девочка… Кончай, кончай, слышь? Не поможешь, кончай. Я сам как… Забыть, как не было. Теперь не поможешь. Жизнь, девочка… — Он никак не мог сформулировать, что же такое «жизнь».

— Ой, кошмар. Ужас какой-то. — Мила отпила воду, полезла за сигаретами. — Мы неделю назад вместе вот тут сидели. Помнишь?

— Ну а то. Конечно. Что я совсем… Выпьешь?

— Я за рулём.

— Немного. Помянуть надо. Это святое. — Чибилин открыл бар, достал фужеры. — Давай смотаемся на недельку куда-нибудь, а? Нервы ни к чёрту, — на глазах у него выступили слёзы.

— Мне не дадут. Я уже брала.

— Ладно, «не дадут». Договоришься с отчимом-то. Не чужой ведь.

— Он хуже чужого, Юра.

— Да ладно, я сам договорюсь. Море и солнце — это сейчас наше спасение. — Он разлил коньяк по фужерам. — Ну, давай… — Хотел что-то сказать, но передумал, повторил только: — Давай. Не чёкаясь.

Они выпили. Мила всхлипнула. Юра закрыл лицо руками.

— Эх, Лёшка, Лёшка… — и вздрогнул: с улицы донёсся резкий гудок автомобиля. Он вскочил, метнулся к окну.

Нет, всё в порядке: Милин «жигулёнок» загородил проезд грузовому фургону, водитель стоял на подножке, смотрел по сторонам, матерился.

Вилор Семёнович Хропцов расплатился с водителем такси, быстро перешёл улицу, скрылся в подъезде двухэтажного здания с вывеской МП «ЛИРА» на заляпанной глиной стене.

Директор малого предприятия Владис Рубикс, не поднимаясь из-за стола, окинул вошедшего недобрым взглядом.

— Ну?

— Владис Николаевич, я не рискнул по телефону…

— Дверь закрой.

Хропцов послушно захлопнул дверь, замер в нерешительности. Рубикс не мигая смотрел на него:

— Ну?!! Сядь, чего стоишь столбом. Слушаю.

Хропцов сел на краешек стула.

— У нас неприятности, Владис Николаевич. — Он замолчал.

— Ну слушаю, слушаю. Телись.

— МУР заинтересовался нами и, по-моему, на пятках у Юрия Чибилина.

Рубикс долго молчал. Наконец процедил сквозь зубы:

— Факты.

— Их человек был у меня…

— Плохо работаешь, Хропцов, — неожиданно заорал Рубикс. — Очень плохо! Я тебе об этом уже не первый раз говорю. Сначала Гривин, которого убрать-то по-человечески не смогли, наследили повсюду. Теперь этот!.. Где он?

Хропцов молчал.

— Я спрашиваю — где он?!

— В Сочи, — еле слышно пролепетал Вилор Семёнович.