— Они с Риверой ладили?

Музыканты ответили хором:

— Да-да. Конечно. У них все было путем.

А Харт добавил, что Морри был очень добр к Карлосу и дал ему его большой шанс в Лондоне.

Все «Мальчики» пылко согласились с этим заявлением — за вычетом Скелтона. Последний стоял поодаль от коллег, а они старались на него не смотреть. Он был высоким и смугловатым малым с узкими глазами и острым носом. Рот у него был маленький и тонкогубый. Еще он малость сутулился.

— Ну, если это все, — неловко сказал Хэппи Харт, — мы прощаемся.

— Их адреса мы записали, так, Фокс? Хорошо. Спасибо. Доброй ночи.

И вереницей, с инструментами в руках они вышли. В былые дни, когда клубы при ресторанах вроде «Метронома», «Квагса» или «Унгарии» закрывались не ранее двух ночи, «Мальчики» работали ночи напролет, а после иногда отправлялись играть в частные дома. Это были лондонцы, которые разъезжались по домам с бледными лицами и проступающей щетиной в тот час, когда вода веером разлетается из гигантских шлангов по Пиккадилли и Уайтхоллу. Единственно трезвые среди ночных гуляк, они ложились в кровать, когда позвякивали первые тележки молочников. Летом они раздевались на рассвете, когда только-только чистили перья воробьи. С таксистами, гардеробщиками, официантами и комиссарами полиции их роднила утрата всяческих иллюзий.

Аллейн посмотрел им вслед, потом кивнул Фоксу, на что тот обратился к Цезарю Бонну и Дэвиду Хэну, мрачно притулившимся у двери в контору.

— Возможно, джентльмены согласятся пройти внутрь, — предложил он.

Они покорно поплелись следом за ним, а Аллейн повернулся к Скелтону.

— Так вот, мистер Скелтон.

— С чего это вам взбрело, — сразу ощетинился Скелтон, — меня задерживать? У меня дом есть, как и у всех остальных. Хотя как я туда, черт побери, попаду, никого не интересует.

— Мне очень жаль. Знаю, вам очень неприятно, но ничего не поделаешь.

— Не понимаю почему.

Дверь открылась изнутри, и вышли двое полицейских, между ними расхлябанной марионеткой повис Морри Морено. Лицо у него было мертвенно-бледное, глаза полуоткрыты. Он тяжело дышал ртом и издавал жалобные звуки, совсем как обиженный ребенок. За ними на пороге показался доктор Кертис. Из офиса всю сцену наблюдали Бонн и Хэн.

— В порядке? — спросил Аллейн.

— Сойдет. Только наденем на него пальто.

Констебли поддерживали Морри, пока доктор Кертис не без труда запихивал дирижера в приталенное пальто. В ходе этой борьбы на пол выпала дирижерская палочка Морри. Выйдя из офиса, Хэн ее подобрал.

— Видя его таким, вы ни за что бы не подумали, — сказал он, печально ее рассматривая, — какой прекрасный он был дирижер.

Доктор Кертис зевнул.

— Эти ребята уложат его в постель, — сказал он. — Я поехал, если больше вам не нужен, Рори.

— Конечно, поезжайте.

Шаркающая процессия скрылась в фойе. Фокс вернулся в офис и прикрыл за собой дверь.

— Хорошо же отправляется домой дирижер первоклассного оркестра, — сердито сказал Скелтон. — В компании двух шпиков.

— Они будут крайне тактичны, — откликнулся Аллейн. — Присядем.

Скелтон ответил, что так насиделся, что у него заднее место онемело.

— Давайте уже к делу, Бога ради. С меня хватит. Что у вас?

Аллейн достал блокнот.

— Мне нужна дополнительная информация. И думаю, вы можете ее предоставить. Но конечно, давайте сразу к делу.

— Почему я? Я знаю не больше других.

— Вот как? — неопределенно переспросил Аллейн. Он поднял глаза. — Как по-вашему, каков из лорда Пастерна барабанщик?

— Отвратительный. Ну и что?

— Остальные были того же мнения?

— Они знали. Разумеется. Это дешевая шумиха. Потрафить снобам. — Сунув руки в карманы, он начал расхаживать взад-вперед, погоняемый, по всей видимости, обидой. Аллейн ждал.

— Когда случается нечто, — громко объявил Скелтон, — вот тогда видно, насколько прогнило все общество. Я не стыжусь моей работы. И с чего мне, черт побери, стыдиться? Она мне интересна. Она не проста. Она требует труда, усердия, и если кто-то вам скажет, что шедевры в нашем жанре пустяк, несет околесицу. В нем что-то есть. Он лихой и умный, и надо крепко мозгами раскинуть прежде, чем хорошо сыграешь.

— В музыке я не разбираюсь, — дружелюбно признался Аллейн, — но могу себе представить, что с технической точки зрения ваша бывает почти чисто интеллектуальной. Или я глупости говорю?

Скелтон уставился на него свирепо.

— Вы недалеки от истины. Многое из того, что мы играем, конечно, пошлятина. Им, — он дернул головой в сторону пустого ресторана, — такое нравится. Но есть и другое, вот-вот, совсем другое. Будь у меня возможность выбирать, я играл бы в группе, которая делает что-то действительно стоящее. В стране, которой управляли бы по-честному, я мог бы выбирать. Я мог бы сказать: «Вот на что я способен, и это лучшее, на что я способен», — и меня направили бы по нужным каналам. Я коммунист, — объявил он громко.

Аллейну внезапно и живо вспомнился лорд Пастерн, но он промолчал, и после паузы Скелтон продолжил:

— Я сознаю, что работаю на самую гнилую часть сбрендившего социума, но что поделаешь? Это моя работа, приходится принимать ее как есть. Но случившееся сегодня? Уйти со сцены и дать придурковатому старому лорду выставлять себя на посмешище за моим инструментом да еще позволить уйму заезженных эффектов подпустить… Что, похоже, что мне нравится? Где мое самоуважение?

— А как так вышло? — спросил Аллейн.

— Морри устроил, потому что… — Осекшись, он накинулся на Аллейна. — Эй! — взревел он. — Чего ради все это? Что вам надо?

— Как и лорду Пастерну, — беспечно ответил Аллейн, — мне нужна правда. Вы сказали, все устроил Морено… Из-за чего?

— Я же вам говорил — чтобы потрафить снобам.

— И остальные согласились?

— У них нет принципов. О да. Они-то руками-ногами уцепились.

— Ривера, скажем, против этой мысли не протестовал?

Скелтон ярко покраснел.

— Нет, — буркнул он.

Аллейн заметил, как его карманы оттопырились из-за сжатых в них кулаков.

— Почему?

— Ривера ухлестывал за девчонкой. Приемной дочкой Пастерна. Он всячески хотел выставить себя героем перед стариком.

— И вы из-за этого очень рассердились, так?

— Кто говорит, что я рассердился?

— Морено так сказал.

— Ха! Еще один продукт нашей так называемой цивилизации. Только посмотрите на него.

Аллейн спросил, известно ли ему, что Морри употребляет наркотики. Скелтон, похоже, разрываясь между желанием фанатика выложить все начистоту и смутной настороженностью, заявил, что Морри дитя своего времени и обстоятельств. Он побочный продукт, сказал Скелтон, циничного и лишенного идеалов общества. Фразы падали с его губ с размеренностью скандируемых лозунгов, а Аллейн слушал и наблюдал, чувствуя, как в нем пробуждается любопытство.