– Не всем же повезло родиться Ксенией Анатольевной, – сказала Анук, не отрывая взгляда от монитора.

– Какая редкостная выдра эта Ксения, – вздохнула пристроившаяся в кресле Марго. – Неудивительно, что она живет в такой… норе.

А ведь Марго права: комната Ксении Анатольевны в самом деле похожа на нору – узкую, пыльную, забитую мебелью и вещами.

– И что там с этим сводным братом? – спросила Анук. – Почему с ним произошли такие разительные перемены?

– Сначала все было замечательно и шоколадно. – Ксения Анатольевна сделала глоток из своей чашки и даже зажмурилась от удовольствия. Что же это за чай такой? – Талантливый альтист, подающий большие надежды, лауреат какой-то там престижной международной премии – одним словом, очень и очень перспективный. И все бы у него было хорошо, если б не одно «но». – Ксения Анатольевна сделала драматическую паузу, наслаждаясь всеобщим вниманием. Наверное, на работе ее этим не баловали.

– Какое «но»? – спросила Анук довольно резко, и Ксения Анатольевна дернулась, как от пощечины.

– Проблемы с психикой, – сказала, как выплюнула. – Творческий человек, тонкая внутренняя организация… – Она поморщилась, отрицая саму возможность такого феномена. – А я вам скажу – отягощенная наследственность! Их с Флорой матушка страдала шизофренией, перепилила себе вены прямо на глазах у бедных малюток. Вот где тонкая душевная организация, вот где хваленый материнский инстинкт!

Ксения Анатольевна придирчиво осмотрела свои руки, словно на собственных запястьях рассчитывала увидеть следы от порезов. Руки у нее были красивые. В самом деле красивые: с изящными пальцами и французским маникюром. На среднем пальце тускло поблескивал массивный перстень. Родовая вещь?..

– После самоубийства матери детей забрала к себе бабка. Она же их и растила. И странности в поведении внучка начала замечать первой именно бабка.

– Какие странности? – спросила Арина и получила в ответ полный презрения взгляд. Ее Ксения Анатольевна, безусловно, тоже отнесла к молодым и глупым выскочкам.

– А такие, милочка. – Она отхлебнула из чашки, снова блаженно зажмурившись. – Обычно тихий и спокойный мальчик временами срывался, делался агрессивным, крушил все, что попадалось под руку. Однажды бабка испугалась по-настоящему или просто устала от таких выкрутасов и сдала внучка в сумасшедший дом. Но ненадолго, спустя пару месяцев передумала и забрала обратно. Пожалела, что ли? – Она недоуменно пожала плечами, и сразу стало понятно – жалость и сострадание ей не ведомы. – После сумасшедшего дома мальчишка присмирел, с головой ушел в музыку, заделался гением и лауреатом. Но время от времени у врачей наблюдался. Только не у психиатров – он же не псих! – а у психотерапевтов, потому что тонко организован. Видимо, уже тогда готовил пути к отступлению.

– Какие пути, Ксения? – Анук достала свой портсигар. Душная атмосфера этой комнаты, должно быть, действовала на нее особенно угнетающе.

– У меня не курят, – сказала Ксения Анатольевна. – В отличие от некоторых я свое здоровье берегу.

Анук молча захлопнула портсигар и произнесла ледяным тоном:

– Так что там с отступлением? К чему он готовился?

– К убийству! – Ксения Анатольевна хищно улыбнулась: – Наш тонко организованный гений готовился убивать. И убил!

В комнате повисла тишина. На сей раз Ксению Анатольевну никто не торопил, и та смогла наконец насладиться моментом.

– Четыре обезображенных трупа. – Она щелкнула мышкой, и на экране стали появляться снимки один другого страшнее.

А Арина не видела ничего, кроме забрызганных кровью белоснежных манжет. Альберт Бабаев пришел убивать свою первую жертву прямо в концертном костюме. Альт, старинный, купленный за большие деньги, остался лежать на заднем сиденье автомобиля поверх вороха живых цветов, подарка от поклонников. На мониторе ноутбука сменялись фотографии, а Аринин мозг подсовывал ей раскадровку из чужого прошлого. Еще одно видение?

– Они были его ровесниками. Все из хороших, уважаемых семей. С одним из них этот урод даже дружил. Оцените глубину цинизма: зверски убить собственного друга.

– Он убил их всех в один день? – спросила Арина.

– Нет. В течение нескольких месяцев. Сумасшедшие иногда очень терпеливы и весьма изворотливы, а он ко всему прочему был гением. Кто же заподозрит в гении маньяка? – Ксения Анатольевна перевела взгляд с Арины на Анук, оценивая степень произведенного впечатления. – Он выслеживал их, как дичь, поджидал удобного случая и нападал. Знакомый сценарий, так ведь?

– Если б я была маньяком, я бы начала с нее, – буркнула Марго и погладила черепушку Маруси.

– И ничем-то вас, таких невозмутимых, не пронять. – Ксения Анатольевна одним махом ополовинила свою чашку. – Чего же вы тогда ко мне приперлись?

– Рассказывай, – велела Анук каким-то особенным, не терпящим возражений тоном. – Ты заинтересована в происходящем не меньше нашего. Его ведь поймали?

– Да, почти пять лет назад. Одна из его жертв выжила. То есть не выжила, но протянула достаточно долго и смогла назвать имя своего убийцы. Его взяли после концерта. Представляете? Позволили маньяку отыграть концерт! Уму непостижимо. Вот эта фотография, – Ксения Анатольевна вернула на экран первые два снимка, постучала ногтем в грудь того, что почти старик, – сделана уже после задержания. Видите, какая протокольная рожа? Маски сброшены, альт пылится в чулане.

…Не в чулане, а на чердаке в загородном доме Флоры. Арина это не просто знала – видела. Нервные пальцы с изгрызенными ногтями нежно сжимают гриф, и смычок вырывает из струн что-то тоскливое, похожее на стон. А в затянутое паутиной чердачное окно заглядывает закатное солнце, заливает кроваво-красным небритую щеку и тонкие пальцы…

– Убийце грозило пожизненное. – Голос Ксении Анатольевны вернул Арину с пыльного чердака в душную комнату. – Но вмешалась Флора, или как ее там на самом деле. Она подняла старые амбулаторные карты, доказала факт лечения в психиатрической клинике. Одним словом, сделала все, чтобы братца признали душевнобольным, отмазала от тюрьмы.

– Он и есть душевнобольной, – сказала Анук.

– Очень удобно прикрывать психической болезнью собственное злодейство. – Ксения Анатольевна поджала тонкие губы. – Кстати, усилия сестрицы он не оценил. Ему больше нравилось считать себя убийцей, чем сумасшедшим. Он даже не раскаялся. Когда ему показывали фотографии с места преступления, улыбался. Ненормальный! Флора, конечно, думала, что братца спасла, что подержат его в психушке, да и выпустят. Только кто ж такого зверя выпустит? Вот и получилось, что они поменяли шило на мыло. В тюрьме ему, может, и веселее было бы, чем в психушке. Я проверила. Ну, что смогла, разумеется. Его держали в одиночной палате, считали каким-то там психиатрическим феноменом, обнаружили у него расщепление личности. Тоже, знаете ли, очень удобно. Не я убивал, а мое второе «я». Флора его регулярно навещала. Представляете?!