«каменного дроба» для ручниц ввел свинцовую рубленную картечь. Да брабантец наскоро подготовил пикинеров некоторое количество.

Вдобавок ко всем хлопотам пришлось решать с командованием. Из меня-то, несмотря на неплохую теоретическую базу, воевода примерно такой же, как из козы барабанщица, даже хуже. Да, командовал взводом и ротой в свое время, но здесь совсем все другое. Знания самого Шемяки остались при мне, но и ему катастрофически не хватало опыта руководства большими подразделениями. Беда сплошная.

Искал-искал себе опытного воеводу, но так и не нашел, и решил полагаться на общие советы командиров всех подразделений.

Вот честно, ничего хорошего из врожденного пессимизма от предстоящей экспедиции не ждал, но как уже не раз говорил — отказываться уже было поздно.

А тут еще пришло известие, что осиротел я. Не стало брата старшего, а чуть позже и отца. Васька опять нарвался, а отца отравила матушка Василия Московского. Васька — да и хрен бы с ним — не было меж нами лада, не воспринимал я его как брата, а вот отец... с отцом все по-другому. Его я принял очень близко, несмотря на то, что был отцом не мне, а Шемяке.

Признаюсь, подозревал недоброе со стороны коллеги, но поразмыслив решил, что ему уж вовсе не к чему. Да и свидетельства на его мать были железные.

Так и стал я князем Галицким, пока еще формально, но после похода все оформится официально — а пока за княжеством будет присматривать младший брат, да Василий поддержит ежели кому в голову взбредет власть захватить.

Некстати все случилось, ох, некстати, но как всегда говорю — поздно трепыхаться.

В общем, как только осенняя распутица сошла — мы выступили.

Большую часть войска, всех пеших и часть конных, я отправил в Литовское княжество к Витебску водным путем по речке Ловати еще до того, как лед стал, а сам во главе полторы тысячи конницы рванул пешим путем через Изборск в направлении Вилькомира. Прошел по краю Орденских земель и вперся в самую что ни на есть настоящую Литву. Рассчитывал по пути разжиться фуражом и провиантом, да погромить гарнизоны Сигизмунда, а к тому времени, как он спохватится, уйти в сторону Витебска, где квартировал Свидригайло и соединится со своими.

С ним предварительно списался и получил на сей маневр одобрение. Князь сам готовил поход на Кейстутовича и ему было выгодно, чтобы он отвлекся на меня.

А еще, он пообещал, что попробует договориться с Тевтонским орденом, чтобы они прислали мне на помощь своей отряд.

Но не суть — зашли лихо, никакого особого сопротивления не встретили — видимо Жигимонт и его присные ну никак не ожидали, что со стороны Изборска, да еще зимой, его атакуют. Или просто не успели среагировать.

Первый более-менее крупный по нынешним временам населенный пункт с мудреным названием Оникшты взяли изгоном, горожане даже ворота затворить не успели. Немногих удумавших сопротивляться посекли, а с остальными никаких проблем не возникло. Население, сплошь католики, даже не думало противиться, прекрасно понимая, что ни к чему хорошему это не приведет.

— Помилуйте, великородный господин! — городской войт бухнулся на колени. — Христом молю! Наши жизни в ваших руках, не трогайте людишек, а что потребуете выдадим, токмо скажите. Не жгите город, Христа ради! А на постой ко мне пожалуйте...

Говорил он на русском очень коряво, но вполне понятно.

— Взяли обоз о двадцати возах! — ко мне подошел Федор Пестрый, воевода московского полка. — Мука, овес, рожь и много всякого такого. Рыбного и мясного припасу тоже хватает. Добрый хабар!!!

Я перевел взгляд на городского голову.

— Собирали, собирали, — быстро закивал тот. — В Вильно собирали. Давеча прибыл тудой круль польский Владислав Ягеллон дабы признать князя Кейстутовича великим князем, вот к прибытию и собирали, токмо чутка не успели. Князь приказал досрочно все подати собрать.

— Круль Ягайло? — я озадачился. — И когда прибыл?

— Дык, весть была вроде что три дня назад. А может чуть больше, увы, точно не ведаю. К нам новости с Вильно долго идут.

Я обернулся к командирам.

— Ратников разместить и накормить, ворота, стены и обоз под охрану, выслать по дорогам дозоры, а местных людишек живота не лишать без нужды — токмо грабить, но с щадением и разумением. Баб валять только по согласию. Слышали? Повторять не буду. Головами ответите. Опосля как сладите, ко мне, рядить будем.

И пошел к избе головы — перекусить, да думу думать. Круль Ягайло на Литве — это очень интересно, просто очень...

Неожиданно позади раздался утробный рык, очень смахивающий на медвежий рев.

— Вскую шаташася языцы, и людие поучишася тщетны-ы-ы-ым!!!

— Что за нахрен?.. — я обернулся и узрел длинного и патлатого мужика в драной рясе с огромным крестом в руках.

Носатый и смуглый, босой, грязный и ободранный, мордой он удивительно смахивал на Гришку Распутина, держал тяжеленный крест на вытянутых руках и торжественно шел ко мне, истово ревя псалмы.

В глазах горел диковатый фанатичный огонь, правая скула синела шикарным фингалом, а местные шарахались от него как от прокаженного.

— Господи Боже мой, на Тя уповах, спаси мя от всех гонящих мя и избави мя-я-яяя...

— Во, бля!.. — восхитился Вакула. — Ревет-то аки зверь лесной...

— Прощелыга, сквалыжник и вор! — украдкой наябедничал «мэр». — Тать и скапыжник! Осквернил дочку корчмаря и самому корчмарю нос своротил. Посадили его в поруб, так он решетку сломал и ушел, прихватив бочонок пива. Гони его, княже, а лучше прикажи повесить...

— Прямо на загляденье, — улыбнулась Зарина. — Эдакий прощелыга лукавый. Присмотрись, княже, может быть полезным.

— Куда прешь! — Ратники было ринулись к мужику останавливать, но я приказал пропустить.

— Кто такой?

— Ипатий! — с достоинством заявил мужик. — Человек духовного звания!

Какого такого звания он почему-то не пояснил.

— И чего хочешь, человек духовного звания?

— Воинство православное окормлять, супротив еретиков кафолических! — Ипатий гулко кашлянул и густо шибая перегаром, опять заревел псалом. — Блаженъ мужъ, иже не иде на советъ нечестивыхъ, и на пути грешныхъ не ста, и на седалищи губителей не сяде-е-ее!!! Силу в себе чувствую, Господом даденую!

Я улыбнулся и приказал:

— Похмелите и накормите. И одежку какую-нить подберите.

— Одежа не требуется! — возразил Ипатий. — Меня Господь греет...

— Нет так нет, — я хмыкнул, потерял «скапыжника» из виду и пошел в дом.

Тяпнул чарку, поднесенную отроком,