рад ей его подарить. Я принял вызов, и лицо с веснушками и копна рыжих волос появились на экране.

— Я тоже хочу к вам! — с ходу начала Агата. — Глеб сказал, что ты хозяин и все вопросы к тебе! Вы же меня возьмете к себе? — она просяще захлопала ресничками. — Возьмешь, да?..

Знает ведь, чертовка, какая миленькая в этот момент.

— И чем ты будешь тут полезна? — спросил я, откидываясь в кресле для удобства.

— Чего? — опешила она.

— А что ты хотела? Каждый, кто живет в моем доме, должен приносить мне какую-то пользу.

— Что, Глеб тоже приносит какую-то пользу? — возмутилась подруга.

Конечно, судя по отдаленному грохоту из глубины дома, Глеб сейчас упорно ломал какую-то дверь.

— Ну, лечить вас буду, — после паузы выдала Агата. — Кто вас вообще скверной мажет? Да и вам что, своя ведьма не нужна?

Вот хватила: ты еще не ведьма, а так — ведьмочка. Вот бабушка твоя ведьма — ее вся Московская губерния боится. Да даже отец с ней лишний раз старался не связываться. “Дурная женщина” — говорил он, что из его уст звучало как комплимент. Вот и тебе надо туда же расти. Так что, конечно, возьму. Кто тебе кроме меня поможет?

— Для лечения я тут легко ведьму найду. А вот если бы ты хотела готовить, убирать…

— Костя, не наглей! — буркнула она.

— А что поделать? — философски отозвался я. — Я теперь хозяин целого дома, и мне нужно расставлять приоритеты.

— Да буду я готовить! Буду… — проворчала подруга. — Только с бабушкой поскорее поговори!

— Что, так не терпится ко мне?

— Можно подумать, я одна, кому не терпится! — показала она язык и отключилась.

И это она еще обижается, когда мы называем ее малышкой? Полгода назад отметили ее совершеннолетие, а привычки все не меняются.

Отложив смартфон, я повернулся к книжным полкам, тянущимся вдоль стен. Ряды были идеально чистыми, без единой пылинки — Темнота, которая еще недавно владела кабинетом, словно законсервировала его вообще от всего. Рассматривая надписи на переплетах, я неспешно пошел вдоль полок. У отца было много книг: сотни, тысячи — из своих бесчисленных поездок он всегда привозил пухлые старые томики, которые потом тщательно изучал, будто ища что-то в каждом. Какую ни возьми, везде одно и то же: потрепанные корешки, замятые в уголках страницы, заметки на полях.

Однако вся его библиотека меня сейчас не интересовала. Мне нужна была лишь одна определенная книга — с кривым самодельным переплетом, затянутым толстыми нитками, словно ее рвали десятки раз, а потом сшивали вновь. Так и было: отец вырывал из других томов листы и постоянно вшивал в нее, делая все толще, превращая в этакого бумажного монстра — с разными шрифтами, разной широтой и высотой страниц. Он буквально по крупицам собирал материал, которого целиком не было нигде — изготавливал собственный самоучитель. Только не для себя.

— Это твое будущее, — повторял он, потряхивая все разрастающимся мануалом, — твое все…

И вот сейчас я пытался найти это “свое все”. То, что он собирался мне дать, и то, чего лишил. Ведь одна душа, которую сейчас хранил я, — это далеко не предел. А где предел?

Отличный вопрос, ибо книг про мою силу в открытом доступе не было. Легко найти труды по всяким порошкам и зельям, чуть сложнее накопать что-то про проклятия или некромантию. Последние, кстати, как раз очень много копают. Но некроманты возвращают лишь трупы — бездушные тупые машины, которые подвластны их воле. Я же мог вернуть к жизни человека по-настоящему и у кого угодно мог эту жизнь забрать, вытянуть из него вместе с душой — просто голыми руками. И это, кстати, тоже был не предел. Отец говорил, что с такой силой, как у меня, можно научиться убивать обычным касанием. Такого даже он не мог, а он не выносил чего-то не мочь. Вне всяких сомнений, у него были планы на меня, когда я его обломал.

Я обходил полку за полкой, но искомого переплета пока не встретил. Ну и где эта книга? В памяти остались торчащие в стороны нитки, которые стягивали вырванные из разных источников листы. Внутри же вообще творился хаос: узкие страницы сменялись широкими, длинные — короткими; за старыми пожелтевшими без всякого предупреждения шли относительно новые. Я помню, с каким тяжелым треском распахивался переплет, как раненый зверь постанывая от усилий. Однако сейчас ничего подобного в кабинете не было. Корешок в камине, что ли, поискать? С него станется. Но в камине было чисто — видимо, не настолько подготовился к своей кончине, чтобы сжечь все. В конце концов, он скорее бы сжег меня самого, чем свои изыскания. Или может, он мне все-таки хоть что-то оставил?.. Хотя нет, не хотелось об этом даже думать — только разочаровываться лишний раз.

Наконец я отложил пока ни к чему не приведшие поиски. Книжные полки, стоявшие на виду, были явно не тем местом, где прячут ценности. Без сомнений, в доме есть тайники, но не ломать же здесь все. Хотя энергии сейчас было более чем достаточно — с самого утра Темнота словно распирала меня изнутри, требуя ее выплеснуть. Я уже и не помнил, когда был таким бодрым, будто до краев переполненным силой. Чувствуя, как она клокочет внутри, я распахнул ладонь, и ее тут же обвило густое черное облачко. Я немного покатал его, формируя тугой темный сгусток, вспоминая, возвращая себе навыки, которыми не пользовался восемь последних лет, и, распахнув окно, швырнул в решетку ворот. Черный мячик со звоном ударил, будто камень залепил по железу.

Так мы и играли в детстве: ставили бутылки на небольшой поляне и били по ним на счет — я Темнотой, Глеб обычными булыжниками. Отец, когда я ему показал, как метко могу, назвал это детской глупостью и пустой тратой сил. Но, во-первых, этим я восхищал друга, а, во-вторых, после смерти деда отец сам отправил меня в Родное поле и, чем я там занимался, не особо интересовался.

Второй вещью, которая хорошо получались в детстве, были черные завесы — довольно плотные, вязкие как туман, в которых можно застрять. Играя, мы с Глебом частенько разбрасывали их по полям и старались прорвать. Порой в них забредали овцы и несчастно блеяли, не понимая, где выход. Чернота снова послушно окутала ладонь. Я