все ощутимее, будто вот-вот готовилась вырваться наружу — как когда-то раньше.

— Смотри, — я вскинул руку.

Всего одно усилие — и черные всполохи забегали по ладони. Не такие насыщенные, как в детстве — а пока что призрачные, слабые. Однако это уже что-то после восьми лет полного ничего.

— Получается! — аж подпрыгнул на месте друг. — Опять!

Я тряхнул рукой, и сгусток размером с теннисный мячик улетел в стену и сбил висящий на ней пейзаж. Кучка новых черных всполохов заиграла между пальцев — уже без особых усилий. Даже и не верилось — так легко и охотно отзывалась Темнота. За эту ночь мне словно переставили души правильно: отодвинули его и дали развернуться моей.

— Ты закрыл колодец? — догадался Глеб. — Как?

— Своим противным характером, видимо.

— О, — хмыкнул он, — я в нем даже не сомневался…

Мой взгляд пробежался по стенам, которых тоже коснулись изменения. Черные капли, еще недавно нависавшие как сталактиты, сейчас напоминали капельки на стенках душевой и довольно быстро втягивались обратно, как бы растворяясь в глубине дома. Не сговариваясь, мы оба выскочили из комнаты. Повсюду: на этаже, на лестнице, в гостиной — было то же самое. Скверна утекала прочь, в подвал, где ей самое место и откуда ее теперь можно без проблем добывать.

Я чувствовал, будто весь дом замер в предвкушении, чувствовал легкую дрожь в воздухе. Чувствовал, как кровь все бодрее бурлила во мне. Чувствовал, что душу Глеба было гораздо проще удерживать чем раньше — она словно стала невесомая, как пушинка, а до этого мне казалось, что на моей душе висит целая гиря.

Лишь под дверью кабинета хозяина все еще клубилась чернота, будто не желая сдавать позиций. Я направился к ней, с каждым шагом видя, как мгла, которая выглядывала из-под проема, отступала внутрь, развеивалась как дым вентиляцией. Я подошел к двери, и последние темные струйки торопливо втянулись в кабинет. Пальцы коснулись ручки с оскалившейся собачьей пастью, и холод металла обжег кожу, словно кусая меня. Я чувствовал, как дверь сопротивляется, держа какой-то последний барьер.

— Впускай, — сказал я, нажимая на ручку, — хозяин тут.

Следом раздался звонкий клик, словно что-то открыло замок с той стороны, и дверь распахнулась. Остатки черной дымки исчезли, как лопнувший пузырь, и солнце напористо ударило в окна, освещая кабинет. Он был точно таким же, каким я его помнил.

— Поздравляю, мессир, — неожиданно раздался голос Дарьи за спиной.

Обернувшись, я встретился с холодным взглядом нарисованных глаз. С портрета над камином прежний мессир смотрел на нового. Каково бы тебе было знать, что твое жалкое разочарование только что получило то, чем ты делиться не хотел?

Твой дом теперь стал моим. И уж поверь, я теперь обшарю здесь каждый угол. И порядки свои наведу. И я даже знаю, с чего начну.

Ep. 11. Новый хозяин (I)

Презрительный взгляд холодных черных глаз, казалось, сопровождал каждый шаг. Дом теперь мой, а взгляд оставался все таким же презрительным, словно не признавая этого. Портрет висел на моей стене над моим камином в моей гостиной моего дома — пора бы уже положить этому конец. Подойдя, я снял тяжелую раму со стены и понес к выходу.

— Что, — едко поинтересовалась Дарья за спиной, — собираетесь выбросить? Логично: новый хозяин — новые правила…

Ага, и новые правила коснулись в первую очередь тебя. Видимо, тебе это до сих пор не дает покоя.

— Вы не отвлекайтесь, — я кивнул на оставшиеся обереги, которые она еще не успела снять с моих стен.

— Вы правда собираетесь это выбросить? — не унималась чиновница.

— С каких пор я должен спрашивать разрешение, что мне выбросить из моего дома?

— Конечно, не должны, — сухо согласилась она. — Но если начнете выбрасывать опасные предметы, я буду вынуждена составить рапорт.

— Только сначала закончите свою работу, — заметил я, проходя мимо парочки все еще висящих серебряных крестов.

— Ваши прихоти — не моя работа… — проворчала мадам из Синода.

Но тем не менее направилась к стене убирать последние оставшиеся побрякушки — хотя все утро рьяно доказывала мне, что они этому дому просто необходимы. Однако вне зависимости от своего ценного мнения она была вынуждена начать их снимать, потому что новый хозяин думал по-другому. И без этих святейших пластырей дом будто задышал свободнее, а вместе с ним свободнее дышал и я.

С портретом в руках я спустился по крыльцу и пересек двор, собираясь оставить его у ворот, чтобы потом увезти куда подальше. Едва я прислонил раму к решетке, как в кармане задергался смартфон. Звонил дядя узнать, как дела. Хотя, судя по довольному голосу, как дела ему уже кто-то доложил: Савелий или Глеб — мне оставалось лишь подтвердить. Он не был удивлен — наоборот, сказал, что рассчитывал именно на такой исход, когда я поехал в столицу. В отличие от кое-кого, дядя в меня всегда верил.

— Думаю, — в конце разговора выдал дядя, — он бы тоже этого хотел…

Ну разумеется. Именно поэтому он такое завещание и оставил — в связи с отсутствием подходящего наследника, - чтобы я и все остальные сразу поняли, как сильно он хотел оставить мне этот дом. Прямо рвался.

Закончив разговор, я машинально бросил последний взгляд на портрет. И нарисованные губы вдруг дернулись и ухмыльнулись. Я моргнул, очень надеясь, что показалось — солнечный блик какой или просто не выспался. Однако интерактив не заканчивался, и губы на картине ухмылялись еще шире, явно подтверждая, что нет — не показалось. Так и знал: анаморф. И ведь умудрился прижиться прямо на холсте. Неудивительно, если вспомнить, сколько скверны было в доме. Хорошо хоть табуретки по гостиной не бегают.

Пару мгновений я смотрел на похожую на оскал ухмылку. В жизни он ухмылялся точно так же, никаких отличий. Что дальше? Взмахнешь рукой или вообще заговоришь?.. Твою ж мать. Подхватив портрет, я потащил его обратно в дом.

В гостиной по-прежнему топталась Дарья, позвякивая последними снятыми оберегами в руках.

— Возвращаете на место? — она не смогла отказать себе в удовольствие прокомментировать. — И почему же?

— А разве Святейший Синод не заметил, что в этом портрете засел аноморф, когда проводил зачистку?

— Он не представляет опасности, — заявила мадам. — Хотя все же его не стоит выкидывать…