Она едва не нажила себе ранний радикулит, часами, не разгибаясь, просиживая над этими посланиями. Ответ, который она направляла каждому адресату, был стандартным и содержал в себе нехитрую просьбу «прислать небольшую сумму (от 300 до 500 руб.) на почтовые расходы». Одержимые жаждой поработать надомно люди присылали Лине эти деньги и взамен получали от нее предложение… разместить в газетах пару дюжин объявлений с предложениями той самой «работы на дому по обработке корреспонденции» и получать с доверчивых простаков все те же 300–500 рублей. И находились люди, которые несли в пирамиду свой камень…

Но обманутых и оскорбленных оказалось гораздо больше, чем тех, кто согласился воспользоваться предложенным Линой способом подзаработать. Работники ближайшего РОВДа, которых чуть не затопил поток жалоб от обиженных сограждан, провели стандартный набор оперативно-следственных мероприятий, явились по адресу и взяли девушку с поличным – как раз тогда, когда она надписывала очередные конверты.

* * *

На этот раз Лину, как злостную рецидивистку, отправили отбывать свои два года в женскую колонию под Мариинском – затерянным меж снегов и сибирских рек городком, славным только тремя достопримечательностями: собственно колонией, располагавшейся недалеко от нее воинской частью и белым камнем у дороги, на котором, если верить преданию, всем освободившимся зэкам нужно было посидеть, чтобы призвать свое счастье.

Именно на этот холодный, выбеленный задами не одного поколения, камень, она три года назад и опустилась, когда за ней открылись и захлопнулись ворота колонии. Сгорбленная, некрасивая, болезненно-тощая девушка с нездоровым цветом лица вышла на свободу во второй раз. В руке она несла свои нехитрые пожитки: узелок с тарелкой, ложкой, сменой белья и завернутыми в носовой платок деньгами – небольшой суммой, которую администрация колонии выдает отсидевшим свой срок вместе со справкой об освобождении.

Она брела куда глаза глядят, хотя вокзал, на котором Лина могла купить билет и уехать обратно в Москву, находился совсем в другом направлении. Но как-то пусто было в голове и совершенно непонятно, что же делать дальше: пока она отбывала срок, мать-алкоголичка продала за бесценок каким-то «черным риелторам» их квартиру и сгинула в неизвестном направлении. Лина знала это и понимала, что дома у нее больше нет.

Некуда идти…

Чуть не по колено увязая в непролазной дорожной жиже (стоял март, и высоченные сибирские снега только начали таять. Смешиваясь с грязью, талая вода превращала эти места в настоящую топь), она кое-как добрела до белого камня у дороги и остановилась, чтобы перевести дух.

«А может, дойти-таки до вокзала, и там… все равно конец-то один», – думала она, глядя на бескрайнюю серую равнину. Ей представилась сцена из «Анны Карениной» – фильма, который в порядке выполнения просветительских задач привозили к ним в колонию. Вокзал, перрон, шум приближающегося поезда. Удивительно красивая женщина в дивной шляпке с вуалеткой размашисто крестится и…

И все позади. Впереди – только вечный сон и покой…

…Но, видать, белый камень у дороги не зря имел славу спасителя заблудших женских душ. Именно здесь, у этого камня, встретила Лина свою судьбу.

Сперва она услышала бодрое тарахтение, напомнившее ей давно забытый звук газонокосилки – так когда-то одетые в оранжевые жилеты рабочие убирали траву возле ее дома.

А потом сквозь тарахтящие звуки пробился чей-то голос. И Лина увидела…

Трактор! Самый настоящий, хоть небольшой и вертлявый! Раскидывая по сторонам грязь и глину, он жизнерадостно приближался к ней со стороны той самой дороги, с которой она только что сошла, чтобы присесть на камень.

– Здорово, сестренка! – Из трактора высунулся разбитной, полный и лысый мужик с широкой грудью и огромными, исколотыми татуировками руками. Ему, видать, нипочем была нынешняя сырая простудная погода: на Линином спасителе красовались только далеко не первой свежести тельняшка и легкие парусиновые брюки, заправленные в громадные резиновые сапоги. – Застряла?

– Застряла, добрый человек, – ответила Лина, отчего-то зардевшись.

– Помогти, что ль?

– Пожалуйста, если вам нетрудно! До трассы хотя бы довезите, а еще лучше – до вокзала. Я отблагодарю, сколько скажете.

– Да ладно, не бзди! Сестренке на дороге помочь – святое дело. Тебе куда надо-то?

– Мне… – Лина смешалась. А правда, куда ей? Получалось, что никуда.

– Тю! – свистнул избавитель. – Так ты из откинувшихся, что ль?! То-то я смотрю – узелок да бушлат казенный! Когда освободилась, сестренка?

– Сегодня…

– Тю! Сегодня! Ну так тогда это… Тогда с волей тебя, это… поздравляю! А на чем залетела?

– Так, – уклонилась от ответа Лина. – Долго рассказывать… Вы как… Вам как удобнее будет? Чтобы я в кабину или… – Она покосилась на ржавый прицеп, который волочился вслед за трактором. Вдруг он предложит ей взгромоздиться на эту ржавую железяку?

– Давай сюда, – чуть не наполовину высунувшись из кабины, тракторист протянул ей широкую, заскорузлую от мозолей ладонь. – Оп-па! Какая ты легкая, как девочка. Да ты и есть девчонка еще неразумная, – удивился он, когда Лина сдвинула платок и повернула к нему свое разгоряченное лицо. – Тебе сколько лет-то, сестренка?

– Двадцать два.

– Точно – птенчик, – отмахнулся тракторист.

– А вам… сколько… лет? – осмелела Лина.

– Мне-то? Я, пожалуй, девка, тебе не просто в отцы – в деды гожусь. Ну ладно. За разговорами до следующего утра не доберемся. Говоришь, на вокзал тебе?

– На вокзал.

– А с вокзала куда?

– В… в Москву.

– Ого! Родня там или что?

– Нет… не родня. У меня там никого… У меня нигде никого.

– А коли никого – зачем же тогда в Москву?

– А куда?

– Ну, куда! Много мест на земле есть хороших – слыхала такую песню? Мне, вообще-то, тоже в Москву надо, да не сейчас. Месяца через три туда рвану, как потеплеет… да и деньжат надо скопить. Есть там у меня… один долг. Вернуть надо. Хочешь, со мной поедем? Поживи пока у меня в сторожке. Да не бойся, – заметил он, как Лина испуганно вжалась в сиденье, непроизвольно скрестив на груди руки с узелком, – я тебя и пальцем не трону. Просто, ну как это… вдвоем веселее. Иногда такая тоска накатит – хоть вой… Ну, согласна?

И, приняв Линино робкое молчание за согласие, добавил враз повеселевшим голосом:

– Ну и лады. В гости ко мне едем, значит. Тогда вот, – он показал ей на лежащую рядом с ним очень большую цветную коробку с прозрачной крышкой, – вот это прими пока. Мешает, падла. Падает, не дает на рычаги давить.

– Давайте, – с готовностью сказала Лина и притянула к себе длинную помеху.

– Все! Щас я тебя как королеву довезу, сестренка! Прямо в апартаменты!