А какова же была роль Д’Аламбера? Он испытывал такие страдания, переживая страсть Жюли к де Мора, что даже не догадывался о ее связи с Гибером. Беспокоясь главным образом о ее здоровье, он заглядывал к ней постоянно, сидел у кровати, когда она болела, бегал по ее поручениям и продолжал верить, что был ей так же необходим, как и она ему. В глазах света они все еще были парой. Они были близки до такой степени, что он сам писал письма семейству де Мора, справляясь о его здоровье, а когда де Мора скончался, знаменитый философ по просьбе отца де Мора сочинил трогательную похоронную речь. Оба они, Д’Аламбер и Жюли, плакали, когда он прочел ей эту речь вслух.

Жюли закрыла двери своего салона для всех, кроме самых близких друзей. И хотя она искреннее оплакивала несравненного маркиза де Мора, она мучилась от и неизлечимой любви к Гиберу. Теперь она жила только ожиданием его визитов и писем, как прежде ждала визитов и писем де Мора. Ее письма к де Гиберу – крик души, мольба облегчить ее муки, разрывавшие все ее существо: «О, друг мой, пожалейте меня! Сжальтесь надо мной! Вы один на свете способны успокоить мою смертельно израненную душу чувством доброты и сострадания» [письмо LIV].

«О, друг мой, как болит душа. У меня нет больше слов, остались лишь слезы. Я читаю, перечитываю и буду перечитывать ваше письмо сотню раз. О, мой друг, сколько блага и боли слилось воедино» [письмо LVI].

«Я ненавижу себя, презираю себя и люблю вас» [письмо LVII].

«Я с таким нетерпением жду завтрашней почты, которое можете понять, наверное, вы один… конечно, было бы приятнее вести диалог, но я довольна и монологом [письмо LXV].

Несколько месяцев спустя она ему пишет: «Боже мой! Как я люблю вас!» [Письмо XC], и умоляет: «Друг мой, избавьте меня от моей несчастной любви к вам» [Письмо CII]. Жюли видит в себе существо, весь смысл жизни которого – любить и быть любимой [письмо CIX]. И как бы она ни была больна, как бы ее ни мучили кашель и жар, любая весточка от Гибера по-прежнему возвращает ее к жизни. «Друг мой, я выживу, я буду любить, я снова буду любить вас, и какая бы доля ни ждала меня, прежде чем умереть, я еще раз испытаю наслаждение» [письмо CXIX]. «Я приговорена любить до тех пор, пока не перестану дышать» [письмо CXX].

Читая ее письма, я спрашивала себя: разве это та же женщина, обаянием, умом и манерами которой все восхищались? Любовь превратила ее в рабыню поздней страсти, как Федру Расина, которого она так часто цитировала в письмах к Гиберу. Временами истеричная, успокаивающаяся только от опиума, часто бросающая упреки, но неизменно заверяющая в своей любви, Жюли должна была задолго до своей смерти стать де Гиберу в тягость. Сколько раз мужчина может слышать о том, что его безумно любят, не имея возможности ответить тем же? Сколько раз может слышать он упреки в невнимании или холодности или в ухаживании за другими женщинами?

Однако даже в sottes écritures — «глупых записках» – просвечивает образ утонченной женщины, достойной уважения современников. Она критикует документ, написанный де Гибером в похвалу маршала Франции Катина для представления в Академию наук, и первенство отдает Лагарпу. Она ежедневно ездит в оперу слушать «Орфея», музыку к которому написал ее любимый композитор Глюк. Она цитирует великих классиков – Расина, Лафонтена, Мольера, Буало, нередко выделяя строки, применимые к ее настоящему положению. Она общается с известнейшими мыслителями эпохи Просвещения – Кондорсе, Вольтером, Мармонтелем, Гримом, Лагарпом, обедает с известнейшими людьми парижского общества. Дух захватывает, когда видишь, как она, даже не начав нового абзаца, от самоуничижения в своей несчастной любви к де Гиберу переходит к записям о светских встречах и беседах с великими людьми своего времени.

Иногда она, стараясь вернуть себе чувство собственного достоинства, просит де Гибера воздержаться от визитов. В сентябре 1775 года, когда он женился на юной аристократке с завидным состоянием, она настаивает на том, чтобы прервать их отношения. «Боже мой! Пришло время, когда я могу или должна сказать: “ Я буду жить, не любя вас” ». Страсть, которую она питает к нему, она сравнивает с «тяжелой болезнью» и просит вернуть ей ее письма. В октябре, чувствуя, что умирает, она трагично произносит: «Я должна покориться своему ужасному жребию, страдать, любить вас и скоро умереть» [письмо CXXXVI]. Все же она угасала еще семь месяцев, за это время она написала де Гиберу сорок четыре письма. В своих последних словах, обращенных к нему, она выразила свое любовное кредо, которому была верна до самой смерти: «Прощайте, друг мой, если бы мне была дана еще одна жизнь, я хотела бы снова прожить ее с любовью к вам, но у меня уже совсем не осталось времени» [письмо CLXXX].

Жюли де Леспинас скончалась 23 мая 1776 года. За несколько часов до своей смерти она попросила у Д’Аламбера прощения: «Вы ждали, чтобы я слезно просила у вас прощения, ждали последнего признания вашей любви, сладостное и мучительное воспоминание о которой навсегда останется в глубинах моей души». Так об этом вспоминал он сам.

На следующий день Жюли была похоронена в церкви Сен-Сюльпис. Д’Аламбер и Кондорсе возглавили траурную процессию, в которой находился и де Гибер. Опечаленный до глубины души, Д’Аламбер не мог знать, что худшее ждет его впереди. Когда он разобрал тысячи писем, оставшихся после Жюли, в том числе письма де Мора, и написанные ею воспоминания о своих любовных страстях, Д’Аламбер не мог найти себе места, чувствуя себя истерзанным и уничтоженным. Разве есть слова, способные передать те мучения, которые ему пришлось пережить?

Слава богу, что к нему не попали письма Жюли, закрытые в маленьком бюро: д’Алабмер, выполняя волю Жюли, не открывая, отослал его де Гиберу. О том, насколько он заблуждался, не замечая их связи, свидетельствует его письмо к де Гиберу, отправленное вместе с бюро. Делясь с ним своим горестным открытием по поводу любви Жюли и де Мора, он пишет: «Посочувствуйте мне … Никогда я не был первым в ее сердце, я потерял шестнадцать лет жизни, мне теперь шестьдесят. Лучше мне умереть, когда я пишу эти слова, и пусть они будут написаны на моей могиле… Для меня все кончено, мне остается только умереть» [53] .

Если и жила когда-нибудь на свете женщина, которую можно было бы назвать une grande amoureuse — непревзойденной любовницей, искушенной в любви, что не совсем передает смысл этого выражения, женщиной, жизнь которой была наполнена любовью, то ею была Жюли де Леспинас. По природе своей несдержанная, на редкость неумеренная в своих желаниях, она заставляет нас задуматься о самой природе любви. Что значит любить не одного мужчину, а сразу троих одновременно? Для французов Жюли – узнаваемый персонаж, вариация на тему l’amour fou – « безумной любви», из века в век возникающей в разных обличьях: вспомним Федру Расина, писательницу Жорж Санд, певицу Эдит Пиаф… Во Франции, со свойственной ей эксцентричностью, самозабвенно любящая женщина становится героиней, и не только литературного романа.

Самозабвенная, дикая, безумная любовь, жертва и унижение ради любви – довольно типичный сюжет для французской культуры. В конце концов, именно французы изобрели романтическую любовь, наделив ею Тристана и Изольду, Ланселота и Джиневру, Федру и принцессу Клевскую. В Жюли, как и в литературных образах, мы наблюдаем, по-видимому, неисчерпаемый запас страсти, но она не дарит ее только одному предмету любви. Она любит разных мужчин, и любит их по-разному: к Д’Аламберу она питает нежную привязанность, с де Мора их объединяет взаимное чувство, а к де Гиберу она испытывает маниакальную страсть. Она верит в то, что каждая любовь всегда должна быть единственной и неповторимой.