– Да, Кать, я хотел насчет Гриши…

– Нет. Гришу не трогай. Ты прекрасно помнишь, при каких обстоятельствах он у меня появился. Не у тебя, а у меня. Нет, Гриша полностью мой, он всегда будет со мной. Даже и не думай, Павел. Не зли меня.

– Хорошо, хорошо… Но хотя бы увидеть я его могу? Может, на каникулы отпустишь?

– Нет. Никаких компромиссов, Паш. Даже не заикайся. Гриша мой сын, ты к нему не имеешь никакого отношения. Ну, если не считать биологического, конечно. Но мы его считать не будем, Паш. И все, и закроем навсегда эту тему. Хватит с тебя и Никиты.

Павел вздохнул, потом вдруг хлопнул себя по лбу, заговорил торопливо:

– Катя, я же совсем забыл тебе сказать! Я же маму твою видел!

– Кого видел? Стасечку?! Она что, в Москве?

– Да, она в Москве… Она очень, очень изменилась, Кать… Но я ее узнал. И она меня узнала. Поговорили немного, потом я ее до дому довез… И денег дал. Потом еще посылал по адресу… Она мне свой адрес оставила, да. Вот он, я специально для тебя записал… – начал он совать ей в руки свернутый вдвое листок из блокнота. – Возьми, Кать… Вдруг захочешь ей письмо написать?

– Письмо? Зачем?

– Ну, мало ли… Ей очень тяжело живется, Кать. И выглядит она ужасно постаревшей.

– А где, говоришь, она живет? У кого?

– Я так понял, у приятельницы какой-то, на птичьих правах, как приживалка. Бедствует, конечно. Говорила, даже пенсию не смогла оформить, только мизерное пособие.

– Ну да, откуда у нее пенсия?.. Она ж ни дня в своей жизни не работала.

– Но ты все равно возьми адрес… Вдруг понадобится.

– Ладно, давай.

Взяла бумажку, сунула в карман пиджака. Не до бумажки ей было – пора с сыном прощаться. Проводница уже требовала зайти в вагон. Катя хотела обнять Никиту, шагнула к нему, и вдруг… Показалось на секунду, что Никита дернулся в сторону отца, будто хотел избежать материнского объятия. Да, скорее всего, показалось! Ощущение такое было – обманчивое. Но все равно, сжалось от слезной обиды горло, и вместо того, чтобы обнять сына, подтолкнула его к Павлу, проговорила насмешливо:

– Ну что ж, Павел, бери сына, владей безраздельно… Не буду мешать ни тебе, ни ему. Третий тут лишний, получается. Так-то вот… Ну все, пока…

И отвернулась резко, схватилась за вагонный поручень. Уже поднявшись в тамбур, оглянулась…

Странный был у Никиты взгляд. Будто ему больно было. И неловко за мать. И будто он от этой неловкости вот-вот расплачется. Такой вроде родной и чужой совсем… Уже не ее сын. Сама, сама отдала…

Потом стояла у вагонного окна, смотрела, как они идут по перрону вслед за поездом. Одинаково машут руками. Одинаково улыбаются. Довольны, значит, что она уехала. Ну да, а как иначе? Она им – никто… И сыну теперь – никто. Сама, сама отдала!

Плакала почти всю дорогу. Хорошо, соседи попались деликатные, не спрашивали ничего, будто не замечали красного припухшего лица. Чем больше плакала, тем сильнее копошилась досада – может, зря так опрометчиво поступила? Тоже, самоотверженная мамаша нашлась! Тогда зачем все эти годы за гордыню цеплялась? Глупо… Глупо, смешно, бесславно со стороны выглядит. Хорошая мать, черт бы тебя побрал. Героиня.

А в ночном перестуке колес все равно слышалось успокаивающее – да, ты хорошая мать. Устроила судьбу сына, перешагнула через свою гордыню. Не каждая сможет, а ты – смогла. Как это сочетание слов убаюкивает – хо-ро-шая мать… Хо-ро-шая мать… Спи, хорошая мать. Довольствуйся этим баюканьем…

* * *

Ольга ворвалась в дом, едва она успела приехать, села деловито за кухонный стол:

– Чаю дашь? Пить хочу страшно. Как съездила, нормально?

– Нормально, да.

– Как там Романов поживает?

– Хорошо поживает.

– Значит, пристроила Никитку? Спасла от Нади с Танькой?

– Давай без комментариев, ладно? Это не твоего ума дело.

– Какая ты все-таки вежливая и разговорчивая, Кать, просто удивляюсь на тебя… Одно слово как по рецепту, в час по чайной ложке.

– Да настроения нет, Оль, извини…

– А у тебя всегда его нет. Хорошо, я к тебе привыкла, знаю все твои настроения и не обижаюсь. Но вообще могла бы. Развернулась бы сейчас и ушла. И ты бы не узнала последние новости.

– А что, есть новости? Вроде меня всего несколько дней дома не было.

– Есть, есть! Хочешь, расскажу?

– Ну, давай… За этим и пришла, правда? И что же у нас произошло такое значительное?

– Да ничего особенного. Просто новый хирург приехал.

– Подумаешь, новости. Прямо под стол сейчас упаду.

– Кать, он на твоего Романова похож…

– Романов давно не мой, Оль.

– Ну, это я так, просто оговорилась. А нового хирурга уже поставили хирургией заведовать. Как твоего Романова когда-то, сразу в оборот взяли.

– И что?

– Да ничего, в общем…

– Да ладно тебе! Просто так ты бы не стала копытом бить! А, поняла! Новый хирург тебе понравился, да? И потому глаза загорелись?

– Так он с женой приехал, Кать. Их в конце переулка поселили, в самом последнем доме.

– Жена тоже медик?

– Нет. Она вообще никто. И, по-моему, с большим приветом. Одевается странно, ходит, как тень. Но красивая, конечно… Да завтра сама увидишь. Она всегда Сашу встречает после дежурства, стоит у больничного крыльца, как преданная Лепорелла.

– Значит, хирурга Сашей зовут?

– Ага, Саша Данилов. А жена его – Лиза. А детей у них нет!

– Ой, Ольга… Чувствую, ты не в порядке. Влюбилась, что ли? Сама-то слышишь себя, с каким придыханием его имя произносишь? И с какой неприязнью – имя его жены? И про отсутствие детей – отдельной строкой. Ты что, все еще ищешь потенциального папашу так и не родившемуся ребеночку? Но вроде поздно уже, раньше надо было с поисками подсуетиться.

– Какая ты злая, Кать…

– Я не злая. Я тебе холодную воду на голову лью. Потому что вижу – влюбилась.

– Да брось! Завтра сама увидишь, что к чему. Кто такой Саша и какова его жена Лиза… Смотри, сама не влюбись!

– Я?! Ну, что ты… Я трезвый человек, не романтик. Мне эти ощущения вообще противопоказаны. Я же злая леди Макбет Маркелова переулка, забыла? Ну и насмешила ты меня…

– Ничего смешного. Злые леди тоже влюбляются иногда.

– Отвяжись со своей любовью, а? Вот уж не ожидала от тебя таких разговоров. Ты что, в свидетельство о рождении давно не заглядывала, Оль? А может, у тебя с гормонами нелады? Ты проверь себя на всякий случай.

– Давай, Кать, резвись, ага… Ничего больше тебе рассказывать не буду…