студентами были все трое. И, каждый на свой лад, уже тогда стремились противостоять законам косного академического искусства, эпоха застоя в котором, как решили молодые дарования, настала после Рафаэля. Именно Рафаэль ознаменовал для них тот предел, когда мировое изобразительное искусство утратило непосредственность чувств. На смену оригинальности пришёл канон, обучение в мастерских сменилось долгими штудиями в академиях, где преподавали далеко не всегда выдающиеся художники.

Молодые британские живописцы, встретившись в том знаковом для истории мирового искусства 1848 году, сравнили показания – и порадовались, что чувствуют и мыслят одинаково. Во всяком случае, Хант и Россетти имели явное сходство в мыслях; что же касается Милле, то он, скорее, пошёл на поводу у старших товарищей. Название только что созданного кружка отражало вкусы и устремления троицы: в своём искусстве они желали вернуться в счастливую эру «до Рафаэля», потому и назвали себя прерафаэлиты. Впоследствии к этому направлению, просуществовавшему с полвека и ставшему питательной средой для ар-нуво, примкнуло много других художников, но начинался прерафаэлизм всё-таки с уже упомянутой троицы – Россетти, Ханта и Милле.

Джон Эверетт Милле, безусловно, наиболее талантливый из всех прерафаэлитов, поступил в школу при Академии искусств одиннадцати лет от роду, что было неслыханно. Он стал самым молодым за всю историю Академии учащимся.

Милле родился в 1829 году, в графстве Джерси. Происходил из зажиточной семьи, где с уважением отнеслись к рано проснувшемуся в наследнике интересу к живописи. Рисунки мальчика показали президенту Академии Мартину Ши, и он высказался о них одобрительно. Воодушевлённые родители незамедлительно переехали в Лондон, и юный Джон Эверетт поступил в подготовительную школу Сасса, откуда вёл прямой путь в Академию. Ещё во время учёбы Милле получил несколько медалей и, будучи семнадцатилетним юношей, участвовал в выставках. Он не был бунтарём, вовсе не испытывал потребности ниспровергать устои и бороться с косным духом Академии. Его ранние работы вполне традиционны, а со временем Милле стал бы, скорее всего, одним из тех живописцев-академиков, имена которых публика знает при жизни и забывает сразу после их смерти. Но у судьбы были свои планы на британского вундеркинда: во время учёбы его соседом по мастерской стал Уильям Хант, который в буквальном смысле слова перевернул традиционные представления Милле об искусстве. Стал вначале его другом, затем соратником и собратом.

Уильям Холман Хант, главный идеолог прерафаэлитского братства, родился в 1827 году в небогатой семье лондонского клерка. Уже двенадцатилетним мальчиком он вынужден был работать, чтобы прокормить себя. У родителей не было возможности поддерживать Уильяма на пути в мир искусства, он, в отличие от Милле, прокладывал эту дорогу самостоятельно. Рисовать Хант начал рано, ещё подростком, но в художественную школу Сасса поступать не решился. Работал и готовился к экзаменам в Королевскую Академию, не подозревая о том, что будет «воевать» с альма матер до конца своих дней. Трижды Хант держал экзамены, и только на третий раз, как в сказке, попытка увенчалась успехом. Увы, вожделенная учёба в Академии быстро разочаровала его. Общий уровень подготовки не выдерживал никакой критики, преподаватели шли по давно проторённым маршрутам, студенты не знали, кто такой Тинторетто… К счастью, в то самое время Ханту попались на глаза работы влиятельного искусствоведа Джона Рёскина – и он нашёл в них то свежее дыхание, те новые идеи, которых так не хватало Академии, до последнего дюйма пропитавшейся затхлым духом традиционализма.

Пятитомный труд «Современные художники» явился для Ханта настоящим открытием, а призыв Рёскина соблюдать верность природе стал одним из основополагающих принципов прерафаэлизма. Впоследствии Джон Рёскин сыграл важную роль в истории братства; думается, что без него прерафаэлиты не добились бы такого успеха и признания вначале в викторианской Англии, а затем и во всём мире. Рёскин – не только путеводная звезда для братства, но и его крёстный отец, защитник, спаситель.

Холман Хант – так со временем художник стал подписывать свои работы – был исключительно трудолюбив и последователен. Не то что третий участник братства – Данте Габриэль Россетти. Тот вполне мог начать сразу десять работ, а потом бросить все десять и лежать на полу, сочиняя стихи. Россетти был поэт – и наполовину итальянец. Он родился в семье итальянских эмигрантов, причём его отец, выйдя из самых низов, сумел окончить университет в Неаполе и получить должность оперного либреттиста. Фигура отца Россетти вообще на редкость примечательна, он повлиял на своего сына не меньше матери-англичанки. Россетти-старший был вынужден покинуть Италию, поскольку активно участвовал в деятельности Рисорджименто, национального освободительного движения. В Англии он работал учителем, впоследствии стал профессором знаменитого Кингс-колледжа в Лондоне. Всем своим детям Россетти передал по наследству страстный интерес к поэзии. Двое – старший сын Данте и дочь Кристина – стали известными поэтами, младший сын – художественным критиком. И даже именем своим будущий прерафаэлит был обязан не кому-нибудь, а великому Данте Алигьери, чьи сочинения Россетти-старший переводил на английский. Интерес к творчеству Данте и, разве что чуть в меньшей степени, к английским поэтам Шелли, Блейку, Китсу Россетти-младший пронесёт через всю свою жизнь.

Профессорское звание отца позволило его детям получить отличное бесплатное образование в Кингс-колледже. Юный Данте Габриэль изучал здесь латынь и греческий, а также брал уроки рисования. В 1814 году он поступил в художественную школу Сасса, где учился Милле, но, в отличие от своего старательного друга-вундеркинда, в излишнем прилежании замечен не был. Россетти проявил себя там скорее как хулиган и прогульщик. Послушные мальчики копировали антики и муляжи, в то время как Данте пропускал занятия или рисовал карикатуры на древние статуи. Тем не менее ему удалось сдать выпускные экзамены и стать студентом Королевской Академии. Здесь дело пошло несколько веселее – правда, Россетти не столько внимал мудрости преподавателей, сколько оттачивал навыки практическим путём: в студенческие годы он написал множество портретов брата, отца, сестры. Традиционные методы преподавания навевали на него скуку, разогнать которую могла только поэзия. Данте вдохновлялся творчеством великого Уильяма Блейка, в те годы мало кем признанного гения, который, как и Россетти, был сразу и поэтом, и художником. Романтическая самобытность Блейка, глубина его философии изменили представления Россетти о поэзии и живописи, к тому же Блейк, как и сам Данте Габриэль, выступал против академического застоя, сковавшего викторианское искусство, как лёд сковывает реку. К моменту исторической встречи с Хантом и Милле Россетти полностью созрел для того, чтобы бросить вызов мёртвой системе. Так появилось братство прерафаэлитов, трёх совершенно разных художников, решивших изобрести машину времени и вернуться на ней в мир средневековой живописи с его наивностью, яркими красками и безупречной верностью