до полного изнеможения, его не раз и не два выносят из мастерской на руках. Все силы, скопленные за время ученичества и раннего признания, не нуждавшегося в подтверждении, он тратит на «Помпею». Точность его поразительна: говорят, что современные сейсмологи определили интенсивность землетрясения в 8 баллов по изображению разрушенных зданий. Трагедия, случившаяся в 79 году после Рождества Христова, вдруг стала главным событием современности, вначале для живописца, а потом и для зрителей. Картина имела невероятный успех: в Риме Брюллова именуют новым Микеланджело; капризный Париж, где классицизм вышел из моды, склонился в почтении перед выставленным холстом; в Москве Василий Андреевич Жуковский впервые назовёт Брюллова «Карлом Великим»; в Петербурге его будут чествовать в Академии художеств как героя. Английский романист Вальтер Скотт, пребывающий тогда в зените славы, скажет, что ожидал увидеть в этой картине исторический роман, но увидел целую эпопею. Гоголь напишет статью, где утвердит Брюллова гением, который «силится обхватить все предметы и на всех разлить могучую печать своего таланта». Баратынский посвятит живописцу вдохновенный экспромт:

Принёс ты мирные трофеи

С собой в отеческую сень,

И был последний день Помпеи

Для русской кисти первый день!

А что же Юлия Самойлова? Признавала ли успех своего Бриьики, гордилась им? Ещё бы! Считала его главным из всех гениев, с которыми её сводила жизнь. Хранила его картины, не решаясь продать, даже когда оказалась в полном безденежье. Но спустя годы скажет: «Между мной и Карлом ничего не делалось по правилам». Любовники не требовали друг от друга абсолютной верности, и всё же графиня была до последнего вздоха верна своему дружке Бришке в ином, высшем смысле. Она была из тех женщин, что умеют дружить с бывшими возлюбленными. Самойлова даже после расставания с Брюлловым всячески поддерживала его, защищала, хранила. Писала на конвертах – Бришке драгоценному — и признавалась: «Люблю тебя более, чем изъяснить умею, обнимаю тебя и до гроба буду душевно тебе привержена»; «Я поручаю себя твоей дружбе, которая для меня более чем драгоценна, и повторяю тебе, что никто в мире не восхищается тобою и не любит тебя так, как твоя верная подруга Юлия Самойлова».

Возвращение на родину

Брюллов не торопится покидать Италию, но император Николай I, как и все, восхищённый «Помпеей», велит живописцу вернуться на родину. Анатолий Демидов выполняет обещание и дарит творение Брюллова России. Картину помещают в Эрмитаж (сейчас она находится в Русском музее).

А вот путь домой долог. Вначале по приглашению друзей Карл совершает путешествие в Грецию, затем посещает Константинополь, останавливается в Одессе, надолго задерживается в Москве. Всюду пишет новые портреты, от заказчиков как не было, так и нет отбоя. Он изображает баснописца Крылова, исполняет портрет брата и собственный знаменитый автопортрет, рисует гадающую Светлану, неразрывно связанную в памяти многих поколений с балладой Жуковского.

В 1837 году появляется портрет роковой красавицы Авроры Шернваль, вошедшей в историю под фамилией Демидова. Портрет был заказан Брюллову в честь свадьбы Авроры и Павла Демидова (брата Анатолия). Обычно Брюллов расправлялся с портретами быстро, иногда хватало всего одного сеанса. Но над портретом Авроры он трудился больше года и, говорят, так и остался недоволен результатом. Красавица Аврора приносила несчастье всем, кто в неё влюблялся: два жениха её погибли до свадьбы, первый муж скончался через четыре года после венчания, второй – Андрей Карамзин – погиб на войне. Скорее всего, Брюллов чувствовал, что не может разгадать эту женщину, и потому не любил сделанный портрет: тайна так и не была раскрыта, маска приросла к лицу.

Тем временем от Брюллова ждут новых свершений – нужно повторить успех «Помпеи»! Он делает эскизы к новому большому полотну – теперь уже точно из отечественной истории. Это будет «Осада Пскова польским королём Стефаном Баторием». Карл пытается увлечься сюжетом, едет во Псков, изучает источники, но работа не идёт. Картина так и не будет закончена, сам Брюллов назовёт её спустя годы «Досадой Пскова». То ли он выложился полностью в «Помпее», то ли слава модного портретиста сбивает с пути, а скорее всего, захватила мощным вихрем жизнь. Так много общения с давними и новыми друзьями, с братом Александром, крепко стоящим на ногах… Он нынче известный архитектор, тоже имеющий множество заказов. Один из недавних пришёл от графини Юлии Самойловой.

Юлия вернулась в Петербург несколькими годами раньше Брюллова: умерла её бабушка, Екатерина Скавронская, следовало принять наследство. В числе прочих сокровищ графине досталось имение близ Павловска, и новый адрес пришёлся Юлии впору, как сшитое французской портнихой платье, – имение звалось Графская Славянка. Самойлова заказала перестройку бабушкиного дворца модному архитектору Александру Брюллову, он же впоследствии возведёт для неё здание на Елагином острове.

Темперамент Юлии не зависел от климата, в Славянке она устраивала кутежи, отголоски которых долетали до императорского двора. Николаю I доносили, что его бывшая пассия купается в бассейнах с шампанским и чуть ли не ежедневно меняет полюбовников! Графине делают высочайшее замечание, она же отвечает дерзко: передайте-де, что ездят не в Славянку, а к Самойловой, и будут ездить, где бы она ни жила. Действительно, свита сопровождает Юлию повсюду, даже когда она вновь покидает Россию, выполняя предписание императора. Но в 1839 году умирает дед (или отец?) Самойловой – граф Литта, и она возвращается в Петербург, чтобы принять очередное наследство. Уже сказочно богатая, графиня наследует Висконти и Литта, приумножая своё состояние и тут же пуская его по ветру.

Графиня покидает бал

В Петербурге Карлу Брюллову нет ни минуты покоя – его буквально рвут на части. По просьбе брата Александра он украшает лютеранский храм на Невском проспекте и, в числе лучших живописцев, приглашается к участию расписывать Исаакиевский собор. Ближний круг Карла Великого – лучшие сыны России. Он пишет портрет юного Алексея Константиновича Толстого, рисует молодого Гоголя (ещё безусого, неузнаваемого), жалуется Пушкину на холодный климат и показывает ему эскиз другой своей исторической картины – «Нашествие Гензериха на Рим». Александр Сергеевич считает, что картина, созданная по этому эскизу, станет выше «Помпеи», и Брюллов вяло обещает непременно сделать выше. А вот портрет жены поэта, признанной красавицы Натальи Николаевны, Брюллов делать не спешит, хотя Пушкин этого бы желал. Брюллову не нравится явное косоглазие Натальи Николаевны, и портрет – акварельный, воздушный – сделает другой Брюллов, Александр.

Карл Великий упрям и капризен. Он смеет отказывать самому государю императору: Николай I попросил написать для него Ивана Грозного с женою, чтобы молились в простой