Так или иначе, зрение в норме. И еще, ему снова можно на улицу. Если до сих пор Винченцо жил в мире собственных фантазий, теперь он открывает вселенную в окрестностях нашего дома. И замучил нас вопросами вроде: «Почему люди не летают на Луну?» «Потому что это слишком далеко, милый», – отвечаю я.

«Как далеко?» – «Я не знаю. Настолько, что там нет воздуха, чтобы дышать». – «Но ведь русские посылали собаку в космос». – «К сожалению, она погибла». – «Почему же они не построили ей ракету получше?» – «Потому что это невозможно». – «Почему?»…

И так до бесконечности. Мира, который его окружает, ему явно недостаточно.

Винченцо любит машины, это у него от отца. Он интересуется их названиями и уже умеет различать их лучше, чем я. Когда вчера мы ходили за покупками и мимо проезжал «мерседес», он сразу узнал марку, у него ведь точно такой же, только игрушечный, который ему подарил ты.

Винченцо гордится, что его дядя работает на «Мерседесе».

Когда приедешь навестить нас?

Твоя Джульетта

Налетевший порыв ветра смел листки на землю. Джованни поднялся и подобрал их.

– Почему она вернула тебе твои письма? – спросила я.

– Ничего она не возвращала, – пробурчал Джованни. – Я сам их забрал… Еще вина?

Не дожидаясь ответа, он открыл новую бутылку, наполнил мой бокал. В «айподе» играл блюз. Я чувствовала, что Джованни неприятно мое вторжение в самую потаенную область его жизни. Я догадывалась, что он забрал письма после смерти Джульетты, но расспрашивать не решилась. Мы пили вино. Я рассказывала Джованни о себе и под конец осмелела.

– Но если вы были так близки… неужели она так ни разу и не намекнула, кто отец ребенка?

Джованни посмотрел на меня с недоумением:

– Зачем?

– Или ты знал?

Джованни молчал.

– Она знала, что я знаю, что она знает.

– Почему же вы не говорили об этом?

– Потому что это неважно, – усмехнулся Джованни.

– Но когда ты снова увидел Винсента, тебе не могло не броситься в глаза…

– Это осталось в прошлом. Глупость, ошибка молодости. Джульетта стала матерью. Жизнь идет, нужно уметь забывать.

Я смотрела на него скептически. Мое молчание вывело Джованни из себя.

– Что я должен был делать? – закричал он. – Они были семьей, понимаешь? Кто я такой, чтобы лишать ребенка отца?

Розария накрыла его руку своей, чтобы успокоить. Я поняла, что не имела права ставить под вопрос его решение. Вместо этого я попыталась перевести разговор в более безобидное русло.

– Джульетта пишет только о Винченцо и никогда о себе. Она шила?

Джованни поднял брови, будто не совсем понимал, что это должно значить.

– Винченцо был ее жизнью. Solo Vincenzo. Sempre Vincenzo[64]. Ее принц, ее настоящее и будущее…

– А мода?

– У Джульетты был талант. Одно то, как она смотрела на ткань… как быстро и безошибочно все схватывала, с каким вкусом… Но что-то сломалось… что-то закончилось. Я позвонил ей, сказал: «Ты должна шить. Ты в тысячу раз талантливее меня. Если у меня получилось, у тебя тем более получится». Но она ответила: «Джованни, мы с тобой близнецы, gemelli… У меня есть семья, у тебя успех – мы все поделили».

Джованни задумался и покосился в мою сторону.

– А историю с «Мерседесом» я придумал, чтобы не лишать ее надежды. На самом деле я был все тот же жалкий бедолага с рынка.

Летом 1962 года, когда во всех машинах были открыты окна – водители не упускали возможности лишний раз продемонстрировать окружающим, что могут позволить себе радиолу, – Джованни отправился в отпуск в Милан.

За шесть лет жизни в Германии он повзрослел достаточно, чтобы наконец открыть сестре правду. Мать давно интересовалась, когда он вернется в Милан учиться в Политехникуме. Денег ведь, поди, заработал достаточно. Джованни научился обходить этот вопрос. Он посылал домой фотографии, на которых стоял, небрежно опершись на капот «мерседеса». На самом деле заработка едва хватало, чтобы сводить концы с концами.

Он оказался в тупике. Учеба в Политехникуме стала и вовсе недосягаемой. Джованни добивался уважения немецкого работодателя и приятелей, с которыми в обеденный перерыв сидел за кружкой пива, но все усилия шли прахом. Он оставался все тем же «макаронником», последним из последних, низшим звеном в пищевой цепочке Центрального рынка.

При этом они по-своему любили его, что, впрочем, еще больше отдаляло его и от «Мерседеса», и от карьеры механика. Похоже, Джованни недоставало честолюбия, амбициозности, или же он просто не имел настоящего призвания к тому, что раньше считал делом своей жизни. Джованни был не из тех, кого цель гонит вперед, через препятствия начального этапа. Он приспособился, научился жить в свое удовольствие. Полюбил работу, рынок, друзей. Так незаметно пролетели шесть лет.

Человек привыкает к любой лжи, прежде всего к собственной. Но тем настоятельнее ощущает потребность в собеседнике, которому мог бы доверить правду. Для Джованни и после шести лет пребывания на чужбине таким человеком оставалась сестра. Он должен ей исповедаться. Джульетта обязательно поможет и сумеет объяснить все матери.

Поезд мчал через перевал Бреннер. Рядом с картонным чемоданом Джованни лежала тяжелая коробка – подарок Джульетте. На Джованни был клетчатый пиджак и плоское кепи – его любимая модель. Напротив сидела супружеская пара из Эссена. «Италия – прекрасная страна, – говорили они. – Только вот местный кофе – серьезное испытание для желудка. Поэтому, отправляясь в Италию, нелишне прихватить с собой банку ”Нескафе” и кипятильник».

В квартире на Виа-Лудовико-иль-Моро стоял все тот же незабываемый запах – чеснока, лука и сырой штукатурки. Он возвращал Джованни на остров его детства. Все как было – и мебель, и обои. Разве что Джульетта стала больше походить на мать: прибавила в весе и изменилась в лице. Вокруг рта появились озабоченные складки, отличающие пожившую женщину от молодой девушки.

Винченцо только что окончил второй класс. Читать и писать он научился дома, раньше, чем другие дети, отличался любознательностью и страшно любил дядю из Германии – за захватывающие истории, о которых никогда нельзя было сказать, выдуманы они или правдивы. Собственно, последнее занимало мальчика меньше всего. Какая, в конце концов, разница, когда речь идет о компании «Мерседес» и ее мировых рекордах, гонках века и ведерных кружках пива?