– А масло вы используете для салатов?

Голос соседки по купе вырвал Джованни из размышлений. Он поднял глаза: на скамье напротив расположилось приветливое немецкое семейство. Дети – в соломенных шляпах и цветастых шортах. Загорелая женщина показывала на многочисленные бутылки, баночки и коробки в багажном отсеке рядом с местом Джованни. В них было оливковое масло, сыр, макароны, песто и вино.

– Мы на нем готовим, – объяснил Джованни любознательной соседке. – Рыбу, мясо, овощи… на сковороде.

– И его действительно выжимают из оливок?

– Конечно. Это очень хорошее масло, – Джованни вытащил одну из бутылок и протянул женщине.

– Только посмотри, Герхард, – дама толкнула локтем своего супруга.

– Оливки «ночеллара» из Мессины, – продолжал Джованни, – не самый популярный сорт, но…

– Моя жена предпочитает маргарин, – нетерпеливо перебил его мужчина. – Деликатесный.

На вокзале в Мюнхене, как всегда, у одиннадцатого пути уже поджидали земляки. Джованни делился с ними новостями и продуктами, получая взамен сигареты, немецкие марки и пустые обещания.

Сумерки все сгущались. Скоро во дворе стало темно, зажглись фонари, и гости начали расходиться.

– Я единственный в семье не имею никаких талантов. – Джованни усмехнулся. – Но знаешь что? Только дураки и счастливы в этом мире. Умный видит жизнь такой, какая она есть, а потому живет в сумасшедшем доме и в конце концов сходит с ума сам.

Розария убирала со стола грязные тарелки.

– Хорошо, что ты не гений, – бурчала она. – Подвинься-ка…

Джованни подмигнул жене:

– А я гений, только у меня хватает ума никому об этом не говорить.

– Тайный гений.

– Именно. Ты одна меня понимаешь. – Он обнял меня за плечи и повернулся к жене: – А знаешь, что она известный модельер? У нее свой модный дом…

– Ты преувеличиваешь, – перебила я. – Ничего у меня нет, кроме долгов.

Меньше всего мне хотелось хвалиться своими успехами перед этими людьми. В глубине души я стыдилась, что явилась к родственникам с пустыми руками. О том, что судьба моего «модного дома», который в любой момент может перестать быть «моим», висит на волоске, говорить тем более не хотелось.

– Brava! – воскликнула Розария. – Бабушка на небесах гордится тобой.

Интересно, как сложилась бы моя судьба, знай я бабушку Джульетту при жизни? Вполне возможно, я выбрала бы другую стезю. Но сейчас мне было приятно осознавать, что я не одна.

– Джульетта зарабатывала шитьем? – спросила я.

Джованни кивнул:

– Да. Правда, дело она вела не с таким размахом, как ты.

– Но на это можно было жить?

– Она занималась этим не ради денег. Для Джульетты шитье было как отдушина.

Я понимала, что это значит. Хотелось бы мне иметь такого человека, как Джульетта, среди своих сотрудников.

– Тебе повезло, что ты выросла в Германии, – продолжал Джованни. – В Италии без raccomandazioni, связей, ты ноль. Будь хоть семи пядей во лбу. А здесь можно заниматься тем, что любишь.

Мне с детства внушали, что если человек остается верен себе и знает дело, то успех придет обязательно. Но после Милана я уже ни в чем не была уверена. «Похоже, лузерство в крови этого семейства, – сделала я вывод. – Что ж, утешусь тем, что я не одинока».

– Скажи, – Джованни лукаво прищурился, – а у тебя не было еще какого-нибудь папы?

– Их было много, – усмехнулась я. – Но настоящих – ни одного.

Я пролистала альбом, чтобы отвлечься от этой темы. Винченцо, на вид лет десяти, рядом с отцом в сборочном цехе. Разглядывает наполовину собранный спортивный автомобиль. Модель до боли напоминает серебристый раритет, в котором Винсент подвозил меня до ателье.

Вот Винченцо за обеденным столом вычерчивает свои футуристические авто. Если приглядеться, это сильно отличается от того, что обычно рисуют дети. Какая точность деталей! Есть все – от рамы до двигателя и наружного зеркальца. Не столько фантазия, сколько набросок, эскиз.

– И когда ты узнал, кто отец Винченцо?

Джованни молчал. Он не скрывал, что мой вопрос ему неприятен.

Потом притянул к себе альбом, пролистал и остановился на фотографии Джульетты на белом мотоцикле. Она сидела, прижимая к бедрам легкое платье. Джованни – в белых брюках, клетчатой рубашке и неизменной плоской кепке – придерживал одиннадцатилетнего Винченцо, вцепившегося в руль. Подпись внизу: «Август 1966».

– Думаю, это произошло тогда… на каникулах.

Как ни убеждал меня Джованни, что все это неважно, события того лета он помнил до мельчайших подробностей.

Это было лето локонов до плеч, коротких юбок, шифоновых блузок и серебристых «космических» костюмов. «Битлз» уже отыграли свой последний концерт. Русские запустили зонд на Венеру. Мир жил в предвкушении больших перемен.

Джованни перевалило за тридцать, а он по-прежнему ходил в молодых холостяках. И по этому поводу Кончетта все чаще досаждала святому Варфоломею молитвами – безнадежное дело, особенно в середине шестидесятых. Между тем в письмах домой Джованни поднялся в должности до управляющего мюнхенским отделением компании «Мерседес».

Тем жарким летом он катал сестру и племянника на мотоцикле по обезлюдевшему в сезон отпусков Милану. На авторадио царствовал Адриано Челентано – тоже потомок южан, но родившийся в Милане.

Прибыв ночным поездом из Мюнхена, Джованни оставил вещи в квартире на Лудовико и тут же поспешил на завод, проведать Энцо во время обеденного перерыва. Джованни привез ему светлого пива и венских сосисок в банке.

Винченцо изменился. Стал уверенней в себе, сдержанней. Он раньше срока окончил курс начальной школы и с программой первого класса средней ступени справился играючи.

Мальчик открыл для себя мир книг и днями напролет торчал в школьной библиотеке. Там, пока его друзья листали комиксы, с жадностью поглощал литературу о Леонардо да Винчи – человеке, про которого говорили, что он раньше других проснулся в темные времена.

Винченцо изучал эскизы флорентийского гения и с точностью до мельчайших деталей перерисовывал в свои тетрадки. Анатомические рисунки да Винчи и даже его живопись интересовали его куда меньше.

Мальчика восхищали эскизы машин – самолетов, субмарин, автомобилей, – далеко опередивших свое время. Представить только, что все это было просчитано и существовало в чертежах уже в пятнадцатом веке!

Он учился понимать, что мир управляется не всемогущими мистическими силами, а естественными законами, которые человек постигает и использует, постепенно превращая природу в собственный шедевр. И еще он понял, что в основе всего лежит идея, а назначение эскиза в том, чтобы перевести нематериальную субстанцию в двумерное изображение, на основе которого, в свою очередь, будет создан трехмерный объект.