Если в моей семье считалось «нормальным» бить ребенка, и в семьях, которые меня окружали, тоже били детей в «педагогических» целях, то во мне формируется представление, что бить ребенка — это нормально.

Вот так мы и наполняемся чужими представлениями и убеждениями о том, как нужно, как можно воспитывать ребенка. Этими убеждениями мы потом и руководствуемся в своей жизни, воспитывая детей. Потому что не наученные никем воспитывать ребенка, мы неосознанно используем то, что уже знаем, что живет в нас на уровне прошлого опыта.

— Ах, нет, это не так, я совсем не считаю наказание или критику нормальными методами воспитания! И когда я была ребенком, которого постоянно ругали и критиковали, я прекрасно понимала, что это неправильно, что так не должно быть… Как же я могла взять на вооружение эти методы, когда была с ними не согласна! — Так или примерно так реагирует кто-то из родителей, когда мы говорим о «преемственности» в стилях воспитания, перенятых у наших родителей авторитарных методах воспитания.

И каждый родитель, присутствующий при этом разговоре, согласно кивает. Потому что каждый, пережив на себе все эти «педагогические» воздействия, испытывал чувство несогласия с ними, понимал, чувствовал их неправильность. Но при этом, став взрослым, начал использовать именно их.

Сколько раз в жизни слышала я подобные признания от родителей.

— Ведь самого же пороли, ведь помню же, как это ужасно, когда тебя бьют, и ведь думал — ни за что не буду своих детей наказывать, буду по-другому. А бью. Бью, как меня били… — сокрушенно говорил мне один папа.

— Мать на меня орала как бешеная… Столько злости было в ней, когда она со мной разговаривала, как будто я ей не дочь, а враг какой-то, — рассказывала одна мама. — Я тогда думала — ни за что, никогда не буду орать на своего ребенка… А ору на сына — не хуже матери. И иногда сама себя ловлю на том, что ору на него, как будто он мне враг…

Сколько раз я это слышала: «Я думал, что никогда… Я думал, что буду по-другому»…

Я сама помню себя маленьким ребенком, стоящим в углу, наказанным за непослушание. Я помню себя в этом состоянии непонятости и обиженности, в состоянии одиночества, когда ты стоишь, как бы отгороженная от всего мира, запертая в пространстве этого угла, и голоса взрослых звучат так, как будто о тебе вообще забыли, как будто тебя — просто нет. И перед тобой только наличник и полотно двери, выкрашенные белой масляной краской, и ты можешь только рассматривать полоски, оставленные кистью, рассматривать трещинки в побелке стены. И никому ты не нужна. И никто о тебе не помнит. И так плохо там стоять. И так несправедливо, что тебя тут заперли. И ты думаешь, горячо и искренне, как только могут думать маленькие и чистые в своих мыслях дети: «Вот когда я вырасту — никогда, ни за что не буду наказывать своих детей…»

Я вспомнила однажды это ощущение, вспомнила остро, сильно, когда отчитывала свою дочь, стоящую в углу. Поставленную мной в угол. Мной, которая когда-то так горячо и искренне верила, что никогда не будет так поступать со своим ребенком. Я вспомнила это ощущение, и мне стало даже страшно на мгновение — что же я делаю! И стыдно — так нельзя! Но тут же на место этим чувствам пришло холодное: «А если она по-другому не понимает!»

Я думаю, в этом и содержится один из ответов на вопрос — почему мы, пережившие на себе всю несправедливость, жесткость этих методов воспитания, признавая их неправильность, ненормальность, все же используем их.

Потому что не умеем по-другому. Потому что, не справляясь с ребенком в каких-то ситуациях в силу своей неопытности, мы от бессилия используем то, что принесет хоть какой-то результат. Используем то, что знаем. Используем то, что используют все. Используем то, что есть в нас на уровне опыта. Даже негативного.

И я снова и снова хочу обратить твое внимание на один важный момент. Мы потому и не справлялись иногда с ребенком, что в основе нашего отношения к ребенку лежали ложные, чужие представления о нем, как о каком-то «неправильном» существе, которого надо постоянно контролировать и переделывать. О цели воспитания как достижении послушания ребенка.

Мы изначально строили отношения с ребенком не на тех принципах, вот почему так сложно иногда было договориться с ребенком, понять его, почувствовать, найти правильный способ обращения с ним. И, не справляясь с ним в какой-то ситуации, мы неосознанно призывали на помощь авторитарные, подавляющие методы, знакомые нам с детства.

Эти «старые» методы воспитания, которые основаны на «старых» принципах и убеждениях, и создавали нам всю палитру сложностей, проблем, трудностей во взаимоотношениях с детьми.

Если мы, осознавая ложность наших представлений о ребенке, о цели воспитания, изменим эти представления, перестроим всю систему наших убеждений, — мы сможем овладеть совершенно другими методами и способами общения с ребенком. И этот другой стиль общения с ребенком позволит нам строить с ним близкие, открытые, любящие отношения, в которых мы сможем понимать друг друга, слышать друг друга, договариваться друг с другом. И нам просто не придется доставать из «запасников» нашего собственного прошлого опыта авторитарные методы воспитания.

Мы несовершенны

Мы, воспитанные в системе авторитарного воспитания, сами являемся продуктом такого воспитания. И все, что написано в предыдущей главе о том, чем оборачивается такое воспитание для детей, — про большинство из нас.

В этом содержится очень грустная реальность, но это так. Мы, будучи взрослыми людьми, пережив на себе все последствия авторитарного воспитания, — уже далеко не совершенны. Мы, в большинстве своем, не уверены в себе полностью (потому что ни родители, ни общество не делали нас такими, такой задачи — воспитать уверенного, ценного человека, яркую личность, никто перед собой не ставил!). И рядом с нами такими — неуверенными, закрытыми или закомплексованными — появляется ребенок — существо открытое, свободное от любых комплексов (он просто еще не знает, что это такое!), абсолютно уверенное в себе (ему еще не рассказали, что он все делает не так и сам он неправильный!).

Но может ли несвободный, неуверенный в себе родитель позволить ребенку оставаться рядом с ним в таком совершенном, чистом состоянии? Мы просто не можем не поделиться с ребенком своей неуверенностью, своими комплексами. Мы не позволим ему оставаться столь совершенным, каким он приходит в этот мир. (Этой теме — как мы, родители, будучи уже несовершенными, формируем из совершенного по природе ребенка такое же несовершенное создание, с негативными картинами мира, — будет посвящена книга «Искусство быть родителем»).

Мы, воспитанные в критике, поиске недостатков, научены видеть в себе эти недостатки, недоработки, несоответствие идеалу, которым должны быть. Мы ориентированы на то, чтобы видеть плохое. Мы разучились (или вообще еще не научились!) любить себя, ценить себя, хвалить себя.

Но можем ли мы, приученные замечать в себе одни недостатки, видеть достоинства в наших детях? Нет, у нас нюх, как у овчарок, развит именно на поиск того, что в ребенке «не так», что он сделал неправильно, или что он еще не сделал. Наше желание видеть в ребенке плохое услужливо помогает нам увидеть в нем именно это. И мы постоянно сообщаем ребенку, в чем и где он не такой, неправильный, несовершенный.